Икар из Пичугино тож - Юрий Викторович Хилимов

а может, это все воздействие утеса, и подготовили замечательный праздник Дня Летнего солнцестояния, после которого улица приняла их.

Если Пичугино тож было особенным дачным поселком, подобного которому не сыскать во всем мире, то его Шестнадцатая улица отличалась от своих сестер. Определенно она имела свой характер и даже привычки. Смогла объединить очень разное — например, быть одновременно строптивой и домашней, уметь радоваться и горевать, обижаться и прощать. Казалось, это не люди сдвоили здесь участки, а сам утес, нависавший над улицей, проредил ее, выполов посторонних, будто сорняки. Так было для чего-то нужно. Очевидно, он специально собрал в Пичугино тож именно эти семьи. Сергей Иванович и Елена Федоровна часто об этом рассуждали между собой, но не находили ничего общего у соседей, разве что празднование Дня летнего солнцестояния. Праздник любили все без исключения. Это стало главной ежегодной привычкой и пристрастием Шестнадцатой. Единственное, что огорчало во всем этом, — целых шесть лет, шесть долгих лет нужно было ждать, чтобы снова выпал «свой черед».

Глава 43

СТРАННОЕ И МАГИЧЕСКОЕ

Елена Федоровна всегда прекрасно понимала, что принадлежит роду, представители которого обладали особыми способностями. Из поколения в поколение передавались невероятные истории о чудесных исцелениях и жутких проклятиях, о возможности управлять людьми на расстоянии, читать их мысли, поворачивать обстоятельства в нужную сторону. Об этом маленькой Лене поведали ее тетки — сестры отца. Они рассказывали ей множество странных историй, где граница между вымышленным и реальным была явно очень условной.

В маленьком подмосковном поселке, где сердце заходит от красоты ромашкового поля, а в лесу растут изумрудные папоротники, тетки готовили девочку принять родовой дар, и та хотя никогда специально не стремилась к этому, но ощущала приближение неотвратимого. Собственно, то, что ее к чему-то готовили, Лена поняла много позже. Она просто жила в той среде, в которой было принято заговаривать ячмень и бородавки, отливать людей на воске и в сенях развешивать пучки трав и кореньев. Во всем этом не было никакой черноты или желания нажиться. Помогать людям — разве это плохо? Сама же Лена со своим двоюродным братом, вечно что-то придумывая в праздных детских заботах, бегали по лесам и оврагам. Они собирали грибы, землянику и цветы, радовались новому платью и рубашке, вкусным городским конфетам и пряникам. Босоногое счастливое детство.

Сестры отца долгое время жили с ними в одном доме, хотя это очень и не нравилось матери девочки. Это раздражало хозяйку дома, приводило к кратковременным вспышкам ссор с мужем, а тот жалел своих сестер, личная жизнь которых не сложилась. Одна так и прожила всю жизнь без мужа и детей, другая родила «для себя». Однако обе не сетовали на судьбу, понимая, что за дар нужно платить. Елене Федоровне так сильно врезались в память эти слова, что она всю жизнь задавалась вопросом: заплатила ли она уже за него или еще нет?

Магическое шло от отцовой матери, которая была родом из Прикарпатья. Елена Федоровна никогда не видела своей бабки, но знала, что, когда в детстве ее, недоношенную, выхаживал отец на руках, через эти руки ее качала и бабушка тоже. Позже она поняла, что руки являются их родовым проводником. Не зря маленькая иконка Троеручицы была самой ценной семейной реликвией. На ней Иоанн Дамаскин, молитвенно склонив голову, сидел перед своей отрубленной рукой. Та надутой перчаткой лежала перед ним на полу, а из места отсечения сочилась кровь. Это было возвышенно и жутко одновременно, завораживающе, отчего собственная кровь стыла в жилах. Но вместе с тем здесь еще была и большая надежда, и безграничное утешение, дарующее чудо. Тут было «вверяю в руце Твоя». Зачем мне своя рука, когда есть Твоя? И пусть Твоя рука станет моей. Так и стало.

Еще одной родовой особенностью были черные точки на радужке глаз женщин — маленькие черные дыры Вселенной, космическое сияние в отдельном взятом человеке. Серо-зеленые глаза Елены Федоровны смотрели словно из другого мира, они всегда пробуждали. Многих это смущало, поэтому у Елены Федоровны никогда не было большого количества подруг. Не все могли выдержать ее взгляд.

Елена Федоровна была жилистой. Так сложилось, что ее осознанность росла через боль. Физическое страдание стало той самой платой, о которой она всегда боялась думать. В некотором смысле это даже делало ее счастливой, потому что такая цена не затрагивала самое дорогое — семью. В детстве Елена Федоровна совсем не болела, разные проблемы со здоровьем заявили о себе, когда она стала взрослой. Больше всего мучили мигрени, и женщина быстро поняла, что за этим стоит нечто, идущее от рода, будто в ней начинали шевелиться какие-то силы.

Дремавшие силы окончательно пробудились, когда Сергей Иванович потерял икону. Она висела на ковре, который, как полагается зимой, надо чистить в свежевыпавшем снегу. Глебовы переворошили весь снег, где лежал ковер. Все напрасно. Эта потеря для Елены Федоровны явилась большим потрясением, но одновременно с ней она поняла, что теперь может сама, без иконы. Она вдруг открыла в себе огромные силы, сдерживать которые было больше невозможно. Она обрела еще одну руку.

Все знали: если сделать Елене Федоровне плохо, то жди беды. Сколько раз этот закон действовал безотказно… При этом сама она ничего специально не делала, но понимала, что кара настигнет обидчика сама, хочет женщина того или нет. Последний такой инцидент произошел полгода назад. Тогда на подъезде к даче Сергей Иванович невольно подрезал одну машину. Разъяренный водитель обогнал автомобиль Глебовых, выскочил из своей машины и угрожающе провел рукой по горлу. «Да что он, в самом деле», — только и сказала Елена Федоровна, недоумевая на такую ненависть. Наутро выяснилось, что водитель этой машины пытался съехать с горы, с той ее части, с какой и бежать-то было опасно. Машина несколько раз перевернулась, изрядно намяв бока своим пассажирам. Конечно, сами виноваты, и все же возмездие. Узнав, что все остались живы, Елена Федоровна вздохнула с облегчением. Она всегда боялась, что когда-нибудь придется взять на душу такой невольный грех.

Стремление защищать и оберегать, возникшее после потери ребенка, видимо, усиливалось родовым наследием. Елена Федоровна как под куполом держала всю семью, что, однако, не избавляло ее от волнений и страхов за близких.

Женщина обладала целительским даром. Правда, своих секретов она никому не раскрывала и вообще лечила лишь своих. Внуки уже с самого раннего детства хорошо знали, что если они заболеют, то придет бабушка, пошепчет молитвы или споет песню, состоящую из одних гласных звуков,