Враг у порога - Гарри Гаррисон

– Это великолепный город, – сказал Милл, глядя на осененную листвой деревьев площадь и дома эпохи Георгов, обступившие ее.

– Вон там, номер десятый, – указал капитан. – Он безраздельно ваш. Мы пока не знаем, кто владелец, зато знаем, что он уехал с одним-единственным чемоданом на первом же пакетботе из Кингстона, когда боевые действия закончились. Так что дом в вашем полном распоряжении.

Когда они входили, двое солдат, стоявших перед домом на часах, отсалютовали им.

– Чудесно, чудесно, – приговаривал Милл, когда они шагали через элегантные комнаты, любуясь замечательным садом на заднем дворе. – Вполне подходящая обстановка для основания нового государства. Здесь встретятся люди, в чью задачу это и будет входить. Благодарение небесам, что у них есть такой великолепный образец перед глазами, которому еще не исполнилось и века.

– Боюсь, я что-то не улавливаю, сэр.

– Чепуха, мой дорогой друг, вам все известно об этом Союзе, за который вы сражались. Вы должны гордиться им. У вас есть свой собственный конгресс и своя собственная конституция. Ваши отцы-основатели взяли в качестве эталона власть закона и конституционную ответственность, как указал лорд Кок. Я весьма и весьма надеюсь, что Ирландия в свою очередь будет ориентироваться на этот образец. Первым делом конгресс, а затем и конституция. Не забывайте, что на протяжении всего революционного периода американцы упирали на свои права и на то, что ущемление этих прав нарушает конституцию и потому незаконно. Однако эти требования покоились на весьма шатком законодательном фундаменте, пока права американцев не были закреплены в письменном виде. Подобная защита пришла с принятием письменных конституции и биллей о правах в Штатах, как только независимость разорвала их связь с империей. Американская армия вполне преуспела в том, что порвала узы, связывавшие Ирландию с Великобританией. Теперь вы наверняка гадаете, каким образом блюсти права, гарантированные этими действиями?

Полковник Роберте ни о чем таком и не думал. На самом деле он скорее предпочел бы оказаться в жаркой сече, чем выслушивать невразумительные восторженные сентенции Джона Стюарта Милла.

– Гарантированные права… – в конце концов пробормотал он. – Блюсти?

– Конечно, их следует защищать. И американский гений проявился в приспособлении системы сдерживания и уравновешивания. Конечно же, ответом на этот вопрос, в высшем его проявлении, служит судебное рассмотрение. Это функция Верховного суда. Ирландия весьма нуждается в этом правлении закона. Ибо британцы никогда не считали Ирландию целостной частью Соединенного Королевства наподобие Шотландии, считая ее отдаленной и определенно отдельной частью. Отсталым краем, отличающимся ретроградским стилем жизни и мышления. Все это переменится. Ставшую новой демократией, наконец-то отделившуюся страну ждет лишь блистательное будущее.

Вероятно, этот солнечный рассвет, осиявший море золотыми лучами, призвала одна лишь сила молитв, возносившихся из каждой церкви всего края. Ибо более двух недель непрерывно, безжалостно, жестоко лил дождь, пока все не начали дивиться, как это Ирландию просто не смыло в океан. И уж конечно, все без исключения молились, чтобы дождь окончился в этот важнейший из всех дней.

И все равно в среду от рассвета до заката лило ничуть не меньше, чем до того. Зато утром четверга, утром дня святого Патрика – утром рождения страны – на небе не было ни облачка.

Лучи солнца рассеяли туман, стелившийся над травой в дублинском Феникс-парке. В недвижном воздухе далеко разносился стук молотков по дереву: плотники спешно доделывали трибуны. Солдаты в новеньких, с иголочки, темно-зеленых мундирах четко печатали шаг и отдавали честь, сменяя друг друга на посту, но – ax! – в их шагах звучал новый ритм.

– Это великий день, – сказал командир старого караула.

– Да, и великий день для старушки Ирландии, – отозвался командир нового.

Город пробуждался, струйки дыма тянулись в небо из мириада труб. Слышалось цоканье копыт по булыжнику – это пекари в своих повозках объезжали клиентов. Над Сэквилл-стрит, через улицу от почтамта, у открытого окна отеля “Грэшем” стоял человек, наслаждаясь свежим утренним воздухом. Он погладил длинными пальцами длинную седеющую бороду, и напряженные морщинки на лбу и у глаз слегка разгладились.

– Отойди от окна, пока не отправился на тот свет, – окликнула его Мэри, утопавшая в пышной перине.

– Да, матушка, – отозвался Авраам Линкольн, закрывая окно. – Но это славный день, как раз под стать столь славному событию.

– Ты же сказал, церемония в полдень. Наверное, у нас еще есть время…

Присев на кровать, он похлопал жену по руке.

– В нашем распоряжении целая вечность. Карета приедет в одиннадцать. Это будет памятный день, воистину так.

Теперь он был рад, что настоял на ее приезде ради этой важнейшей церемонии. Советники хотели, чтобы он воспользовался этим временем для агитации перед президентскими выборами, предстоявшими осенью. Но тяготы войны изнурили его до предела. Да вдобавок он хотел уделить какое-то время и Мэри, все больше и больше страдавшей от меланхолии. Это было мудрое решение. Ее замкнутость, горестная задумчивость и внезапные приступы слез почти прошли. Океанский вояж сделал свое дело; она пришла в неописуемый восторг от роскошных кают на борту нового парового лайнера “Соединенные Штаты”. В Дублине ее завертела вереница приемов, следовавших один за другим, – послы и сановники из десятков стран стремились перещеголять друг друга.

Побродив по номеру, Авраам Линкольн оказался в гостиной и дернул там за шнурок звонка. Казалось, он и глазом не успел моргнуть, как раздался стук в дверь;

Линкольн заказал кофе. И присел, прихлебывая ароматный напиток, как только его принесли.

В своем энтузиазме по поводу новоприобретенной демократии ирландцы превзошли самих себя. Спешно созванный комитет из политиков и юристов под ненавязчивым руководством Джона Стюарта Милла сладил конституцию, основанную, как и мексиканская конституция 1823 года, на американской модели. Были избраны судьи нового Верховного суда, и вскоре подготовка к всенациональным выборам пошла полным ходом.

В то же самое время закрытые участки Королевской полиции реквизировали и наводили в них лоск, чтобы там могли обосноваться первые офицеры Национальной полиции. Ну и что с того, что многие из них – ветераны американской армии? Они сильны и горят желанием работать – да к тому же они ирландцы. Не то что прежние полицейские, прислужники иноземных хозяев, которых больше боялись, чем доверяли. Конечно, не секрет, что их старшие офицеры – сплошь добровольцы из американской армии, но поскольку они никогда не показывались на публике, никто не обращал на это внимания. Общественность заверили, что это временные командиры, пока сами полицейские не наберутся опыта.

В Белфасте и на севере воцарилось неспокойное перемирие. Когда последних британских солдат схватили и вывезли из страны, режим чрезвычайного положения был смягчен. Но американские солдаты остались в казармах и моментально реагировали на любые угрозы миру. Политические митинги поощрялись; политические демонстрации категорически возбранялись. Военврача Рейнольдса освободили от медицинских обязанностей, и он вошел в ольстерский полицейский комитет, отбиравший кандидатов в новую Национальную полицию. Дискриминацию по религиозному признаку строго-настрого запретили: ни у кого нельзя было спрашивать, какой веры он придерживается. Да и с адресом возникли проблемы, поскольку всем и каждому на севере клановые границы были известны с точностью до дюйма. Под бдительным присмотром Рейнольдса, быстро подавлявшего малейшие разногласия, набор в полицию мало-помалу продвигался. И отнюдь не случайно половина полицейских были протестантами, а половина – католиками.