Несущие смерть. Стрелы судьбы - Лев Вершинин

– Гы!

Но шахиншах уже не презирал Лисимаха.

Напротив. В этот миг Селевк досадовал на себя. Медяк цена властелину, столь плохо знающему своих соседей…

То, что давило в груди, могло теперь быть разделено на двоих, и это было неимоверным облегчением.

– Брат! – почти прошептал Селевк, не умея заставить себя указать на молчаливую шеренгу павших и зная, что в этом нет нужды. – Тебе не кажется, что здесь не хватает только нас с тобой? Ну, еще Лага…

– А?

Лисимах понял мгновенно. Перевел взгляд на спокойные лица лежащих. Некоторое время молчал, явно размышляя: гыкать или нет?

И ответил серьезно, тихо и скорбно.

– Я бы не прочь быть с ними. Ты? Ну, не знаю… Наверное, тоже не был бы лишним… А Лаг…

Кончик обширного носа забавно вздернулся.

– Что забыл тут египтянин?..

Лисимах умолк. Презрительно сморщился. Встряхнул кудлатой гривой. Одернул львиные лапы, свисающие с плеч на грудь. И вновь стал самим собой. Варваром, похожим на кабана, и нисколько не стесняющимся этого сходства.

– Гы!

Прозвучало, впрочем, не так уж уверенно.

– Гы!

Теперь – лучше.

Но Селевк знал: никогда не забыть ему истинного, лишь на миг выглянувшего из-под привычной маски лица союзника. Лишь сейчас стало понятно, чем прельстил в свое время Божественного этот неотесанный гетайр, кичащийся наглым панибратством и непроходимой тупостью…

– Да ты что, братишка? – хрюкнул Лисимах. – Мне, правду сказать, и сейчас неплохо. Живой царь, понимаешь, лучше мертвого льва, это я тебе, голуба, авторитетно говорю…

Повел плечами, наглядно демонстрируя доскональное знание предмета.

Гыкнул еще раз, уже вполне по-идиотски.

И сменил тему.

– Кстати, Селевк! Дело, похоже, сделано на совесть. И что теперь?

– Теперь…

Шахиншах рад был заговорить о другом. Есть вещи, думая о которых в конце концов сходишь с ума…

– Теперь? Каждому – свое, как договорились! Кассандру – Македония. Мне – Азия. Лаг… сатиры с ним!.. пускай сидит со своими крокодилами. Тебе – Фракия…

– Угу… – кивнул Лисимах. – И Малая Азия. До Тавра. Как договорились…

Негромко было сказано, спокойно этак.

И Селевк понял: Малую Азию придется отдать вепрю. Вместе с проливами, владелец которых издавна держит в руках замок от Европы.

От Греции, где живут настоящие люди, ничем не напоминающие стелющихся в пыли азиатов.

От Македонии, небо которой все еще снится по ночам и манит, манит, манит заблудившегося на восточных дорогах сына своего.

От родимой земли, куда он, Селевк, когда-нибудь обязательно вернется, оставив Антиоху укрепленную и никем не оспариваемую власть над Востоком.

Вернется Господином.

Царем.

Потому что Кассандр – не вечен. А Плейстарх – всего лишь ублюдок, да еще и полуэфиоп, что вообще ни в какие ворота не лезет! А Филипп – не более чем хворый слабосильный мальчишка, наказанный богами за грехи цареубийцы-отца. Куда ему до истинных мужей, хотя бы и до Антиоха, словно созданного для власти над Ойкуменой!

Много ли вообще таких, как Антиох?!

Разве что Деметрий!..

Но у Деметрия теперь нет отца, способного позаботиться о неопытном сыне, и поэтому он не в счет.

А у Антиоха отец есть!

Время героев истекает на глазах, и кто, кроме Селевка, способен позаботиться о величии родины и воплощении в жизнь светлой мечты Божественного?

Не Лаг же, окончательно опустившийся до уровня фараона!

Не тупица же Лисимах!..

Шахиншах Арьан-Ваэджа чуть скосил глаза.

М-да. Лисимах…

Это серьезно.

Впрочем, еще не время думать о таком.

– Разумеется, – согласился Селевк, прервав молчание. – И Малая Азия. До Тавра. Как договорились…

– Вот и чудненько! – заключил Лисимах. – Признаться, давно мечтал о Геллеспонте…

– Разумным мечтам присуще сбываться…

– Угу…

Больше не было сказано ни слова.

Победители смотрели в разные стороны.

Селевк – на север, откуда вот-вот должен был появиться сын, ведущий спасенную конницу.

Лисимах – на запад, словно пытаясь различить далекие отсюда лесистые берега Геллеспонта.

Каждому свое.

Как договорились…

И только на лицах тех, кто лежал, по горло укрытый плащом, победители старались не глядеть больше, словно чего-то стыдясь и не смея признаться в этом.

А зря.

Потому что как раз в этот миг всеми забытый закат посмел, наконец, напомнить о своих правах и несильно вспыхнул, обжигая край непозволительно медлящего с уходом дня.

Алый отсвет пробежал по замершим бледным лицам, ненадолго делая их похожими на живые, и некому было увидеть, как на плотно сжатых устах Антигона появилась, чуть-чуть потрепетала и почти тотчас исчезла ехидная улыбка.

Впрочем, наверное, это лишь пригрезилось.

Ведь всем известно: мертвые не подслушивают. Что им за дело до забот живущих?..

Обман зрения, не больше. Разве не так?

Скорее всего именно так оно и было.

Во всяком случае, громадный низколобый мидиец, доверенный телохранитель Селевка, случайно заметивший игру багрянца на лице лежащего, вздрогнув, протер глаза, пробормотал короткое заклинание, отводящее злые чары, и не стал тревожить размышления величайшего из владык, шахиншаха Арьян-Ваэджа и повелителя иных сатрапий глупым сообщением о том, что Антигон Одноглазый, отродье Анхро-Манью, ставшее ныне – слава Ормузду! – пищей шакалов, смеется.

Возможно, он был прав.

Очень возможно…

Из «ДЕМЕТРИАДЫ» достославного Гиеронима Кардианского

«…не сломившие волю вождя, лишь подтвердили божественную сущность Полиоркета. Кто, кроме истинного Божества, способен был бы, утратив все, в кратчайший срок восстановить многое? Кто сумел бы вдохнуть в сердца немногочисленных приверженцев веру в неизбежность перемен к лучшему?! Кому посильно, действуя в иных случаях сурово, но в большинстве – снисходительно и милосердно, опровергнуть возникшую было молву о безвозвратности своего уничтожения?

Никому. Кроме Деметрия.

Отвлекусь на миг, и воскликну с укоризной: увы тебе, Эллада, увы! Забыв о доблести славных предков, превыше жизни ценивших верность данному слову, отреклась ты от клятвы, принесенной по собственной воле в светлые годы. Вечный позор вам, коринфяне и этолийцы! И вам, беотяне, и вам, лживые обитатели Херсонеса Фракийского, отказавшим в поддержке и помощи своему искреннему другу, безо всякого принуждения признанному вами гегемоном Эллинского Союза! Чернейший позор и вам, афинские демократы, отказавшиеся в тяжкий час открыть ворота тому, кто избавил вас от ига тирании!..