Принцесса Ватикана. Роман о Лукреции Борджиа - К. У. Гортнер

Она резко рассмеялась:

– Я родила шестерых детей, из них четверо – от твоего отца. Пожалуй, меня можно не учить обращаться с младенцами.

Я чуть не потребовала, чтобы она вернула мне моего ребенка, но она уже уселась в упряжные носилки, и лошади тронулись. А я осталась в слезах ярости.

– Она же его бабушка. Никому не даст его в обиду, – не уставала повторять мне Пантализея в ту ночь, нашу последнюю ночь в Сан-Систо, пока мы ждали прибытия эскорта из Ватикана.

Мне хотелось верить ее словам. И все следующие недели, заново привыкая к жизни в палаццо Санта-Мария ин Портико, я под самыми разными предлогами то и дело посылала Пантализею в дом моей матери на Эсквилинском холме, пока Ваноцца не пресекла это.

– Скажи моей дочери, – заявила Ваноцца, – если уж она так волнуется, пусть приходит сама. А нет – я буду ей благодарна, если она прекратит вмешиваться в мои дела. Как ты сама видишь, ребенок растет – уже толстый, как епископ. Скажи ей, что сиськи ничем не отличаются одна от другой и он ничуть не замечает ее отсутствия.

Пантализея косо поглядывала на меня, передавая это послание. Ей было неловко, но она подтвердила, что мой сын и в самом деле выглядит здоровым и довольным. Мне невыносима была сама мысль, что он так легко забыл меня, но в то же время утешало, что он быстро приспособился к переменам. В любое время я могла незаметно явиться посмотреть на него. К той поре я уже до совершенства довела искусство всевозможных уловок. Но стоило мне принять решение, как меня тут же начали одолевать сомнения. Я боялась, что, увидев его, не смогу удержаться и заберу с собой.

По ночам я плакала, а днем улыбалась. Слухи о моем возвращении расходились по городу, и разные благородные семейства засыпали меня приглашениями на обед. Каждое утро, просыпаясь, я находила очередное послание. Это обескураживало меня, но все разъяснилось, когда ко мне явилась Санча.

Они с Джоффре недавно вернулись из двухмесячной поездки в Неаполь, и теперь она нанесла мне визит, облаченная в зеленое бархатное платье, подчеркивающее цвет ее глаз.

– Cara mia! – восторженно воскликнула она, но потом замерла. – Это ты? Глазам своим не верю.

Я подошла и обняла ее. Она отстранилась, окидывая меня внимательным взглядом. Пантализея за моей спиной закашлялась. А я вдруг поняла, насколько изменилась: девичья стройность ушла, бедра раздались, грудь пополнела, хотя я и перевязывала ее, чтобы поскорее пропало молоко. Санча, которая не видела меня около года, должна была заметить большие перемены.

– Слушай, да ты просто стала женщиной, – чуть ли не удивленно сказала она. Потом прищурилась. – Похоже, всем нам нужно почаще удаляться в монастырь, если последствия этого таковы.

Собственный смех показался мне не слишком естественным.

– Ты преувеличиваешь. – Я, в свою очередь, внимательно разглядывала ее. – Сама ты по-прежнему прекрасна.

Она сразу же потеплела: комплименты всегда хорошо на нее действовали.

– Любовь может помочь не хуже, чем монастырь. И она гораздо более приятна. – Взяв меня под руку, она добавила: – Я хочу узнать все. Я была вне себя, когда ты скрылась. А когда Хуана нашли мертвым… – Ее попытка произнести это скорбным голосом не удалась. – Я хотела написать тебе, но мне не позволили. – Она стрельнула злобным взглядом в Пантализею. – Я каждый день писала – интересовалась твоим здоровьем, когда с тобой случилась эта ужасная лихорадка. Надеюсь, тебе сообщали?

– Да. Спасибо. – Я повела ее к двери. – И я тебе все расскажу, обещаю. Только я должна отдохнуть перед вечерним приемом и…

– Да, конечно! Сегодня все соберутся, чтобы увидеть тебя.

Я нахмурилась:

– Все? Мне сказали, что я обедаю с папочкой и еще парой аристократов.

– Парой? – Она закатила глаза. – Ты не можешь не знать, что на твою руку претендуют все холостые дворяне, особенно погрязшие в долгах. – (Я недоуменно уставилась на нее.) – Неужели ты не слышала? Объявив об аннулировании твоего брака, его святейшество потом только и делал, что отвергал предложения. Ты теперь самая желанная невеста в Италии. Посмотрим… – Санча принялась загибать унизанные кольцами пальцы. – Антонелло Сансеверино, сын князя Салерно, хотя его семейство и было на стороне французов во время вторжения. Франческо Орсини, герцог Гравина, который слишком стар. Да, и Оттавиано Риаро, сын графини Форли, но он еще ребенок. И Пьомбино Аппиани, который слишком беден. И… – (Я отвернулась с отвращением.) – В чем дело? Я сказала что-то не так?

Я попыталась улыбнуться:

– Честно говоря, я ничего этого не знала.

– Похоже. Я думала… Впрочем, не бери в голову, что я думала. Я явно ошибалась. Ой, да ты побледнела как смерть. Лукреция, ты уверена, что не больна?

Я чувствовала себя на грани обморока. Мне нужно было сесть. Пантализея устремилась ко мне с кубком вина, разбавленного водой, бросила неприязненный взгляд на Санчу, а та уселась возле меня на обитую тканью скамеечку и сделала повелительный жест моим дамам:

– Оставьте нас!

Женщины неохотно вышли в переднюю – все, кроме Пантализеи, которая расположилась рядом со мной. Бросив на нее сердитый взгляд, Санча сказала:

– Ты, вероятно, поняла, что рано или поздно тебе придется выйти замуж еще раз?

Я схватила кубок:

– Dio mio! Я только что избавилась от Джованни, из-за чего мне пришлось заточить себя в Сан-Систо, чтобы… чтобы не быть на виду, пока они завершали процесс аннулирования брака, – поспешно сказала я, взволнованная откровенным заявлением Санчи. – И к тому же недавно убили моего брата Хуана, и я еще не пришла в себя после этого потрясения. Я пока и думать не могу о новом замужестве.

– Это понятно, – произнесла Санча так, словно мои жалобы не имели никакого значения. – И тем не менее его святейшество обязан думать о тебе. – Она опять предостерегающе взглянула на Пантализею. – И хотя это должно остаться между нами, из достоверных источников мне известно, что Чезаре подаст петицию курии: хочет освободиться от обета. Теперь, когда Хуана нет, Риму отчаянно требуется человек, который защищал бы территории Святого престола в Романье, где неугомонные местные бароны продолжают бросать вызов папской власти. Если бы это зависело от них, то они бы спровоцировали еще одно французское вторжение теперь, когда Карл Восьмой умер. Прямых наследников он не оставил, и поэтому трон займет его родственник Людовик Двенадцатый…

Голос ее стал глуше. Она продолжала говорить, но я едва воспринимала ее слова, хотя речь шла о смерти Карла Французского, который принес нам столько бед. Я могла думать только о том, что Чезаре наконец-то достиг той вершины, к которой шел все эти годы. Смерть Хуана освободила моего брата от оков. Он теперь может сбросить ненавистную кардинальскую шапку и взять на себя обязанности по защите государства, потому что только он один и достоин занять пост гонфалоньера.

– Ты слушаешь меня? – спросила Санча, и я вздрогнула: