Лукреция Борджиа - Женевьева Шастенэ

Поскольку кардиналы пригласили иностранных послов и прелатов, в течение недели об этом узнала вся Европа. В ответ Юлий II прибег к своему излюбленному оружию — отлучению от Церкви. Франческо Борджа и Ипполито д'Эсте были лишены своего кардинальского сана. Ответным ударом стало усиление позиций Альфонсо: Людовик XII по-прежнему был его союзником, а император Максимилиан также присоединился к нему в борьбе против Рима. Последствия не заставили себя ждать: Жан-Жак Тривульций, находившийся на службе у Франции, одержал победу над армией герцога Урбинского, на самом деле — над армией Юлия II, и овладел Болоньей. Бентивольо с триумфом вернулись туда и разрушили все, что напоминало о ватиканской оккупации, и, в частности, статую Юлия II работы Микеланджело. Толпа свалила ее с пьедестала, и она была подарена герцогу Феррарскому, который расплавил ее и отлил из этой бронзы пушку, прозванную «Giulia»[52]. Уцелела лишь одна голова, ее поставили в зале аудиенций герцогского дворца.

Разгневавшись, воин в митре по сто раз на день повторял: «Ferrara, Ferrara, corpo di Dio, t'avio»[53]. В порыве гнева он хотел осадить город, однако его племянник, герцог Урбинский, разубедил его, поскольку город на самом деле защищал «доблестный рыцарь, с которым никто не может сравниться». Тогда папа прибег к хитрости и попытался отравить Альфонсо, но тщетно. В это время фаворита Юлия II, кардинала Алидози, заколол кинжалом герцог Урбинский, обвинивший его в том, что тот отдал Болонью французам.

Весной 1512 года началось страшное время. Королевские и герцогские войска отправились на юг навстречу испанским и ватиканским армиям, двигавшимся на север. Они сошлись в день Пасхи неподалеку от Равенны. «То была, — писал флорентийский посол, — самая кровавая, самая жестокая битва нашего времени, равная величайшим битвам античности». Альфонсо, командовавший авангардом французской армии, доказал высокую эффективность своих кулеврин и пушек, среди которых была и «Giulia». «Ужасно видеть, — сообщал Якопо Гвиччардини, — как с каждым выстрелом образуется брешь во вражеских рядах, видеть, как отлетают шлемы с головами внутри, ноги и куски человеческих тел»5. Кардинал Джованни Медичи, будущий Лев X, был свидетелем этого сражения. Он сидел в церковном облачении верхом на белой лошади (Рафаэль изобразит его так на фреске «Отступление Аттилы»). После восьми часов боя на земле лежали десять тысяч трупов, и среди них — тело Гастона де Фуа, влюбленного в Лукрецию, павшего в разгар битвы.

Взятие Равенны стало победой, однако у нее не было будущего. Новый главнокомандующий, Жак де Шабани, сеньор де ла Палис, не сумел ни завоевать авторитет, ни сохранить коалицию. Распри между войсками Максимилиана и герцога д'Эсте вылились в массовые грабежи, пожары, насилие. Однако если Феррарское герцогство наемники пощадили, то вся Северная Италия вынуждена была восстать против французов, «новых варваров», которые решили обчистить страну и пересечь Альпы, увозя с собой фургоны, груженные награбленным добром.

После победы при Равенне Альфонсо оказался у Юлия II. Под влиянием Лукреции он решил направиться в Ватикан, чтобы просить папу об отпущении грехов. В Ватикане он мог рассчитывать на помощь Фабрицио Колонна, которого Альфонсо захватил в плен во время битвы при Равенне, затем отпустил, не потребовав выкупа, и Федерико Гонзага, сына Изабеллы, окруженного нежными заботами папы (его облик, по просьбе Юлия II, запечатлен на большой фреске «Афинская школа», в группе слева, позади философа Аверроэса). В то же время Лукреция настойчиво просила Изабеллу вмешаться, чтобы добиться у Юлия II разрешения для Альфонсо направиться в Рим для отпущения грехов. Хотя глава Церкви, несмотря на присутствие в Ватикане юного Федерико, считал Изабеллу своим заклятым врагом, он дал охранное свидетельство, о котором она просила.

Освободив всех военнопленных и доверив управление государством своей супруге, Альфонсо, облачившись в покаянные одежды, 24 июня выехал в сопровождении Марио Эквиколы, преподававшего латынь Изабелле. По виа Фламиниа они приехали в Рим в первых числах июля и поселились во дворце кардинала Сиджизмондо Гонзага. Племянник-заложник пришел поприветствовать дядю и принес обнадеживающее послание от папы. С разрешения Его Святейшества Федерико провел Альфонсо в новую капеллу, где работал Микеланджело, и оба с разрешения художника взобрались на леса.

Герцог, — пишет Гроссино, — поднялся наверх вместе с несколькими дворянами из своей свиты, чтобы рассмотреть свод. Один за другим они спустились вниз, за исключением герцога, продолжавшего любоваться росписью. Он долго беседовал с Микеланджело и просил написать для него картину, за которую предлагал значительную сумму. Художник пообещал, что сделает это. В это время Федерико повел дворян из его свиты осматривать комнаты папы, где тогда работал над росписями Рафаэль из Урбино. Герцог отказался пойти из почтения к Его Святейшеству, чтобы не беспокоить его в его покоях6.

Несмотря на то, что все началось благополучно, Колонна, знавшие, как переменчиво настроение папы, внимательно следили за безопасностью своего протеже, и, чтобы отблагодарить его за великодушное отношение к Фабрицио, они прислали в его дом сотню вооруженных людей, чтобы предотвратить всевозможные инциденты.

Итак, 9 июля Альфонсо отправился на консисторию. Любопытствующая толпа ожидала у ворот Святого Петра грозного владыку, пришедшего покаяться в грехах, как когда-то в старину Барбаросса, припавший к стопам архипастыря. Его сердечно приняли, даровали отпущение грехов, дали распоряжение посетить четыре главные церкви города и отменили эдикт об отлучении от Церкви герцогства и его семьи, что вызвало слезы признательности у «грешника». Церемония закончилась, оставалось только узнать, какие условия выдвигает папа. Ждать пришлось недолго, и феррарцы быстро разочаровались. Внешнее благодушие папы было обманом. Его требования были жесткими: Альфонсо должен был не только отказаться от верховной власти над Феррарой, но и отречься от престола, отказаться от всех своих прав и прав своих наследников в пользу Ватикана, переселиться вместе с семьей в маленький город Асти в Ломбардии и жить там до самой смерти. В ожидании его ответа Юлий II, решивший ни в чем не уступать и уничтожить этот род, заключил его в тюрьму.

Герцог д'Эсте знал, что он может рассчитывать на семью Колонна. Действительно, Фабрицио сделал все возможное, чтобы устроить побег, и сумел вывезти его под охраной, выдав за повара Просперо Колонна. После того как он, не медля ни секунды, выехал за пределы Папской области, его покровитель предоставил ему убежище, крепость в Марино.

Гонец Колонна сообщил Лукреции, что Альфонсо находится в безопасности. Тем не менее она оставалась женой изгнанника, одна, с двумя детьми (Эркуле недавно исполнилось четыре года, Ипполито — три), во главе государства, обескровленного войной, население которого после событий в Риме не было уверено в своем будущем. Кроме того, казна вновь была пуста.

Первой заботой правительницы стало приведение в порядок описи оставшихся драгоценностей. После того как был составлен список, она передала большую часть вещей ростовщикам и полученные деньги пустила на нужды раненных в битве при Равенне. Их было множество, некоторые искалеченные были не в состоянии заботиться о пропитании своих семей. В больницах она велела устроить отдельные кровати для жертв войны, тогда как раньше их клали по два, по три на одно и то же убогое ложе. Наконец, она выделила средства нескольким монастырям для того, чтобы они содержали сирот, брошенных детей и стариков. В любой час дня и ночи, одевшись в серое и черное, скрыв свои густые светлые волосы под темным покрывалом, она принимала посетителей, и каждый мог рассказать ей о государственных или личных проблемах. Благодаря ей постепенно к ее подданным начала возвращаться надежда. Все это происходило на глазах у Ипполито, питавшего к ней уважение, близкое к благоговению, весьма возвышенное чувство, которого неверующий кардинал никогда прежде не испытывал.