Полуночная тень - Алина Сконкина

– Вырвать бы эти поганые зелёные глаза…

– Ладно тебе. Не расстраивайся, – подошёл стражник к соседней камере, планируя начать обход с другой стороны и сверяясь с бумагами у себя в руках. – Как говорится, три – магическое число. В третий раз тебе повезёт.

Хаген вновь выругался, да так заковыристо, что Серый не смог представить себе картинку этого посыла.

– Может, я всё-таки парня заберу? – немного поостыв в воспоминаниях своей несчастной любви, вновь поинтересовался культист, повернувшись к надзирателю и опустив серп.

– Он не смертник. Да он всего-то Хаарта обыграл, и вроде детоложцем назвал, – стражник пожал плечами, не отрываясь от своей работы, – Благое дело – этому Хаарту поднасрать.

– Ха-ха-ха, этого детоложца я бы сам порешил. Во имя Ярсиса, – весело проговорил Хаген.

– Ага! Только вот богатым всё можно. Ведь не посадишь, у него же знатный род, титул лотерона, разбогатели торгаши, – продолжил стражник, смотря в свои бумаги.

– Только род этот на нём и прервётся, – Хаген откровенно заржал, смехом напоминая сумасшедшего.

– Нет бы, нашёл себе жену, да успокоился, детишек бы заимел, – предложил стражник.

– Ну да! Чтобы потом этих детишек своих и иметь, – фанатик продолжил смеяться. – Да и кто на него позарится? По слухам, у него сухой стручок в штанах, – он оттопырил мизинец и потряс им перед стражником. – Он и с виду убогий: мелкий такой, коренастый, а вокруг все высокие и красивые.

– Так он комплексует видать, – и тут оба покатились со смеху. Чуть успокоившись, стражник, отвлёкшись от своих бумаг, вдруг задумался: – и в кого он такой коренастый? Не типичный для эфесцев.

– Я помню, из Земья они пришли. Торговали втридорога продуктами, когда у нас был великий голод, вот и нажили состояние. А назад в Земь их не пустили, изменниками клеймили, так и осели они тут. Вот в нём наверно и взыграли земские гены. – Мужчина так говорил, будто и впрямь всё видел, вот только великий голод, упоминаемый Хагеном, случился более двухсот лет назад.

– О как. Интересно, а маги Воздуха у них в роду могут родиться?

– В каком роду? С пристрастием-то Хаарта, … – Хаген не договорил и вновь засмеялся, стражник так откровенно ржать не стал, но похихикал и вновь уткнулся в свои записи.

– А вот! Есть один. Устраивал драки и избил до смерти несколько капитанов. Бореоб. Пойду, схожу за ним, – отчеканил надзиратель, радуясь, что наконец нашёл подходящего преступника.

– Значит, приносил боль другим, – в глазах культиста Ярсиса зажёгся недобрый свет. – Скоро он за это поплатится. А ты жди парень, – обратился он к мальчику в камере, – я ещё вырву твои зелёные глазёнки.

Только когда альбинос скрылся из виду, Реми смог спокойно выдохнуть и разжать побелевшие пальцы, что сжимали прутья решётки, точно это была спасительная соломинка. Почему же этот жуткий тип вселял в оборотня такой дикий страх? Не только глаза, но и запах. От Хагена несло смертью.

Шли дни, решётка на окне разболталась, прутья легко вытаскивались при желании; но что делать дальше, мальчик не знал. Только если, рассчитывая на удачу, дождавшись Белой ночи, под взглядом Персефоны, ползти, цепляясь волчьими когтями за скользкие камни, а после резать руки и ноги об острые скалы.

Существовала одна проблема, из-за которой план оставался запасным: чтобы ползти по стене, необходимо быть человеком, а неполное выборочное обращение требовало куда большей концентрации, чем обычное или неполное перевоплощение всего тела. Как пытаться согнуть мизинец на левой руке – безымянный палец тоже наполовину согнётся. Легко полностью быть человеком и поддерживать такой вид, как легко распрямить ладонь. Проще простого стать волком целиком и оставаться в серой шкуре, точно сжать кулак и держать его. Когда вспыхивают эмоции, проявляются отдельные волчьи повадки и части, точно также слегка сгибаются пальцы от напряжения или, наоборот, в расслабленном состоянии. Можно изменить отдельную часть тела – не так тяжело сложить изощрённую фигуру, как поддерживать её долгое время – пальцы начинало сводить, рука уставала, разум отвлекался, и фигура распадалась. Так же с транформацией: либо обращённая частично рука становилась лапой, либо вновь преображалась в человеческую ладонь.

Персефона не могла помочь с концентрацией, только сам Реми мог контролировать своё обращение, поскольку родился истинным от двух оборотней-волков. Всё, включая свободу и жизнь, зависело от умений Реми, именно поэтому он старался придумать другой план. Он боялся, что не сумеет поддерживать частичное обращение, иногда тренировался в своей камере ночами, и всё больше понимал, что на этот план лучше не рассчитывать.

В скором времени Товер Пост вновь посетил Хаген, на этот раз решив исполнить проповедь о своём кровавом боге боли Ярсисе: о том, как много страданий приносят в мир негодяи, вроде здешних заключённых, и как редко они по справедливости расплачиваются за это; о том, как познание боли превозносит над миром и раскрывает в человеке неведомые доселе способности; о том, что через боль можно постичь всё, в том числе мир и стать с ним одним целым, получив бессмертие.

– Боль никогда не лжёт, в ней наше спасение от нас же самих, от иллюзий, что мы питаем. Боль освобождает нас, раскрывает нашу истинную сущность, именно в боли и заключён мир. Причинять боль другим – естественно для человека, но только те, кто познал ту же боль, становятся возлюбленными бога моего Ярсиса. Иначе обмен не равноценен и кара постигнет еретиков.

Слабые люди убегают прежде, чем их постигнет удар, а сильные продолжают бороться, от этого переживая самую глубокую и нестерпимую боль. Через эту боль, они познают гармонию с собой и миром. Только придя к гармонии с самим собой, человек может испытать наслаждение от боли, разделив её с тем, кому её причиняет. В этом Ярсис, – Хаген вещал задушевно и настойчиво, его слова, сказанные уверенно, представали единственно истинными. Всё это напоминало гипноз, или насильственное убеждение. Культист, как заядлый пахарь обрабатывал мозги людей, перекапывал все их жизненные и моральные устои и затем в мягкую рыхлую почву сажал семена своей веры. И люди верили, иначе откуда в рядах культистов столько народа? Тупое стадо обработанных людей шло за пастухом, за лидером, в данном случае за Хагеном.

Стоило Реми прислушаться к словам культиста, как он находил в своей жизни отголоски учения и боялся: боялся, что Хаген прав, что боль правит этим миром, и лишь боль истинна, а всё остальное – иллюзия, созданная неким страшным разумом. Оборотень затыкал себе уши, бормотал слова песен Персефоне и всячески пытался отстраниться от воздействия культа Ярсиса.