Фарландер - Кол Бьюкенен

— Ты меня не остановишь.

Сжав кулаки, алхаз шагнул к дочери, но в последний момент все же сдержался.

— Остановлю, — сказал он тоном, не оставлявшим сомнений, что так оно и будет.

Серезе тоже вскочила:

— Будь это твой ученик, разве ты не попытался бы спасти его?

— Может быть, — уклончиво ответил Бараха, стараясь не смотреть на Алеаса, — если бы был шанс на успех. Но этому парню я ничего не должен. Эшу самому следовало бы получше за ним присматривать. Не я виноват в том, что он попал к ним в руки.

Серезе фыркнула и демонстративно отвернулась.

— Твой отец прав, — подняв ладонь, вмешался Эш. — Тебе нельзя идти с нами. Кто-то должен остаться в стороне и подготовить пути отхода. Проникнуть в замок — это одно, выйти живыми — другое. Бараха прав, если кто-то из нас уцелеет, это будет чудом. И в таком случае нам не обойтись без другого чуда. Вот здесь ты нам и понадобишься.

Девушка немного успокоилась и снова опустилась на камень.

— Действовать нужно быстро, — продолжал Эш. — Чтобы получить все необходимое, понадобятся немалые средства. Едва ли не весь наш оставшийся фонд.

Серезе с надеждой посмотрела на старика:

— Ты действительно думаешь, что сможешь его спасти?

— Мы пойдем туда не для того, чтобы спасать его. — Бараха раздраженно сплюнул на камни. — Сколько повторять одно и то же? Скорее всего, парень уже мертв.

И снова все замолчали. Отвернулись друг от друга. Эш смотрел в море. Слушал. Бараха поднял камешек, швырнул в волны.

Над головой хлопнули крылья. Обернувшись, Эш успел увидеть, нет, не саму спугнутую чайку, а лишь тень ее, призрачный образ; птица уже улетела, оставив пустоту, пространство, которое только что занимала. Он поднял голову — белая чайка парила в бездонной туманной белизне.

Лицо старика осветила улыбка. Он откинул капюшон и глубоко, полной грудью вдохнул.

— Нико жив.

Бараха нахмурился. Алеас и Серезе повернулись и выжидательно посмотрели на Эша.

— Откуда ты знаешь? — проворчал алхаз.

— Чутье. Парень жив. И ему сейчас нелегко.

Нико не знал, куда попал и где находится.

Схватив, они связали ему руки и натянули на глаза капюшон. Он ничего не видел, тяжелая ткань на лице мешала дышать, грубые руки дергали, толкали и пихали. На него кричали. Его куда-то тащили. И в конце концов он просто потерял ориентацию. Громкие, возбужденные голоса сбивали с толку. Удаляющийся стук копыт по невидимой улице — они отправили гонца с сообщением о поимке рошуна. Нико бросили в какую-то повозку и, оставив наедине с удушающей вонью, которой пропиталась его собственная одежда, куда-то повезли. Повозка долго тряслась по булыжной мостовой, потом прокатилась по мосту или какому-то другому деревянному сооружению, остановилась, наверное, перед воротами, проехала еще немного и снова остановилась. Его стащили, бросили на каменные плиты, проволокли по ступенькам вверх через какие-то еще двери.

Теперь Нико стоял в некоей комнате, довольно большой, судя по эху, проникавшему через плотную ткань капюшона. Где-то далеко кричала женщина. Потом что-то громко звякнуло, и тирада оборвалась.

В воздухе появился запах дыма. Слева от него зазвучали негромкие голоса.

—Ключи, — потребовал стоявший рядом Регулятор.

—Мне нужен контракт. — Голос был новый и принадлежал, судя по хрипотце, заядлому курильщику.

Почти над ухом у Нико зашуршала бумага.

— Вы что, только одного взяли?

— На одного больше, чем вы, Малый, — отозвалась женщина.

Курильщик сухо ухмыльнулся и подошел к пленнику. Щелкнули ножницы. Кто принялся срезать с него одежду.

— Мне нужно имя. Для протокола.

— Будет тебе имя, — многозначительно протянула женщина.

Голого, но с капюшоном на голове, его провели через несколько железных дверей, поочередно открывавшихся перед ним и закрывавшихся за его спиной. Ключи при этом каждый раз звякали. Пол под ногами был холодный и шершавый.

Шедший впереди мужчина громко, так что голос его эхом разносился по всему коридору, читал стихотворение или даже поэму на языке, понятном Нико только наполовину. Потом голос приблизился, прошел мимо и как-то странно быстро затих.

Коридор плавно поворачивал вправо, а потом постепенно пошел вниз. Пару раз, когда нога ступала в пустоту, Нико едва не упал.

Наконец Регуляторы остановили его и повернули. Железная дверь повернулась на петлях со скрипом, напоминающим панический вопль напуганной девицы.

Нико втолкнули внутрь, и дверь гулко захлопнулась.

Сначала он подумал, что остался один, но потом услышал скрип обуви и дыхание. Регуляторов было двое, и они стояли по обе стороны от него.

— На пол, — приказал мужчина. — Ложись.

— Что?

— Ляг на пол, — повторила женщина.

Его била дрожь. Он даже слышал, как стучат его собственные зубы.

Колени подогнулись сами собой, и в следующий момент Нико уже лежал на полу, и его подбородок упирался в камень.

Скрипнула кожа. Щелкнули костяшки пальцев. Это повторилось четыре раза.

После первого же пинка не выдержал мочевой пузырь. Тело сжалось; острая, слепящая, обжигающая боль ворвалась внутрь.

— Смотри-ка, уже обмочился, — заметила женщина.

И вот тогда они взялись за него по-настоящему.

Нико пытался укрыться от ударов. Свернуться. Скрючиться. Отползти. Он слышал свой голос, срывающийся, умоляющий прекратить, остановиться. Он бы с готовностью рассказал им все, потому что не находил в себе ни храбрости, ни мужества. Потому что они лишили его не только одежды, но и чести, достоинства.

Однако они ни о чем не спрашивали. Просто наступали ему на ноги, били головой о пол, пинали в ребра. Они делали это не со зла, но бесстрастно, спокойно, методично, словно выполняли обычную каждодневную работу. Выполняли обязанности. Старательно и со знанием дела.

Нико уже не сомневался, что в конце концов они просто убьют его. Но в какой-то момент, когда голова уже плавала в тумане тьмы, дверь открылась, и избиение сразу же прекратилось.

— Госпожа Матриарх, — удивленно произнес мужчина.

Шаги... шорох одежд...

— Дайте мне взглянуть на него. — Голос был женский, но другой, не тот, что раньше.

Кто-то сдернул капюшон. Нико лежал, хватая ртом воздух и щурясь от яркого света стоящего на полу фонаря.

Он открыл заплывший, разбитый в кровь глаз. Два Регулятора отвешивали низкие, в пояс, поклоны высокой женщине средних лет. На ней было привычное белое облачение маннианского ордена. Рядом с ней стоял молодой человек, аккуратный, подтянутый, тоже высокий и тоже в маннианском облачении.