Фарландер - Кол Бьюкенен

— А где Стано? — спросила женщина. — Ты его видел?

— Видел. Рошун наткнулся на него в тумане. Бедняге не повезло.

— Он умер?

— Похоже что да.

Женщина недовольно фыркнула.

— Поймаем этих ублюдков — я первая ими займусь.

— Ничего не имею против.

Голос прозвучал прямо над головой. Нико затаил дыхание. Свет ударил в глаза.

В круглом отверстии возникло лицо.

Взгляды встретились...

Блеснули зубы...

К рассвету туман не рассеялся.

Улицы как будто укрылись слоем колышущегося, дрожащего снега, скрывшего все и даже само солнце, мутный, затянутый дымкой диск, не дававший никакого тепла. Дневной свет воспринимался теми несчастными, кому пришлось подняться в этот ранний час, лишь как некая тусклая люминесценция, добавлявшая форму утренней стылости. На тротуарах сталкивались прохожие. Повозки мешали одна другой. И даже зараженные общей нервозностью тягловые мулы щелкали зубами, демонстрируя несвойственную им агрессивность. Напоенный ядовитыми испарениями, туман щипал горло и кусал глаза, оседал на каплями на всех поверхностях и пронизывал все сыростью, так что даже флаги на башнях тяжелели и бессильно обвисали.

Эш торопливо шел по улице, пряча меч под промокшей насквозь накидкой. Сочившаяся из открытой раны кровь застывала на руке. Внимательный прохожий наверняка заметил бы, что старик слегка прихрамывает.

Впереди, пронизывая пелену тумана, поднималась громадина монумента. Нанизанные на стальную спицу человеческие фигурки, мастерски отлитые в бронзе, застыли в предсмертных судорогах. Эш подошел к пьедесталу. Лик статуи выражал триумф победителя; усталые складки да вали понять, что победа далась большой ценой. Генерал стоял подбоченясь, слегка откинув голову назад, словно смакуя вкус восхищения, с которым воспринимали его величайшее достижение другие.

Нико видно не было.

Устало выдохнув, Эш сел на окружавший памятник парапет и вытянул с облегчением ноги.

Рассвет неторопливо переходил в утро. Эш запахнул поплотнее накидку, хотя толку от влажной шерсти было мало. Больше он не шевелился и через какое-то время как будто стал частью самой скульптурной композиции, так что прохожие, число которых быстро увеличивалось, уже не обращали на него внимания.

Время шло. Нико не появлялся.

Эш поднялся. Походил, разминая затекшие ноги, вокруг пьедестала. Огляделся. Где-то далеко колокол отбил прошедший час.

В полдень он снова сел и, словно накликая беду, положил на колени меч — закон запрещал открытое ношение оружия в городе. Рассеянно поглаживая кожаные ножны, старик снова и снова вглядывался в туманную мглу из-под надвинутого на глаза капюшона. Прилетевший с моря ветерок разбросал сухие, хрупкие листья, сорванные с невидимых деревьев. Туман зашевелился, заворочался, где-то рассеиваясь, где-то сгущаясь, но не уходя.

Снова пробили часы.

Эш медленно поднялся.

— Нико! — громко крикнул он.

Звук не ушел далеко, запутавшись, затерявшись в ватной оболочке тумана.

Ветер бросил к его ногам охапку мертвых листьев. Старик опустил голову.

* * *

— А теперь расскажи мне, что именно случилось.

Судя по тону, каким это было сказано, Бараха уже начал терять терпение.

Эш ответил не сразу. Скользкие, мокрые камни, на которых они сидели, напоминали черные, вулканические. Крохотные, заполненные отвратительной, солоноватой водой озерца в углублениях скалистого ландшафта отражали мерцающий свет заката; время от времени застывшие картины вздрагивали и рассыпались ленивыми ручейками. Неподалеку чайка клевала дохлого краба.

— Я спрятал его и постарался увести погоню. Это было ошибкой.

— Ты так думаешь? — язвительно заметил Бараха.

— Отец, — вмешалась Серезе.

Эш сидел, опустив голову. Набегавшие неторопливо волны разбивались о камни под ногами. Море отступило, скрылось и затаилось, напоминая о себе лишь этими робкими посланцами.

Алеас тоже попытался заговорить, но голос сорвался на хрип. Он откашлялся.

— Мастер Эш не виноват. Это чудо, что он вообще смог вырваться. — Бараха бросил на ученика сердитый взгляд, но Алеас все же продолжил: — Мы бы тоже попались, если бы не Серезе.

Попались. То, чего избежали они, случилось с Нико. Он попался, и Алеас первым подвел итог последним событиям.

— Что случилось с вами? — Эш поднял наконец голову.

— Серезе возвращалась в хостильо и, как ей показалось, заметила слежку. Мы сразу же ушли. Если бы не это, — Алеас посмотрел на учителя, — тоже попались бы. Как гусь в мешок.

Возражать никто не стал. Молчание затягивалось, и это было не то уютное молчание, что разделяют меж собой товарищи. Каждый молчал сам по себе, отдельно от других, обремененный своими думами. Волны равнодушно лизали камни. За спиной у притихшей четверки глухо ворчал город.

Первым заговорил Бараха. Посмотрев на сидящего на камне старика, он снова покачал головой:

— Ты что-то обдумываешь. Выкладывай.

— Будем действовать по плану. Начнем утром.

— Успеем? Времени на подготовку у нас немного.

— Туман задержится еще на несколько дней. Завтра будет то же, что и сегодня. А что потом — кто знает?

Бараха погладил бороду, смахнул капельки, повисшие на кончиках спутанных волос.

— Будем действовать по плану, — повторила Серезе. — А что за план?

— Я кое о чем договорился. Надеюсь, мы сможем проникнуть в башню.

— Но как же Нико? Неужели мы так ничего и не предпримем? Оставим его у них? Мы здесь сидим, печалимся да пререкаемся, а каково ему? Что с ним там делают?

— Я представляю, что с ним там делают, — тихо ответил Эш. — И мы его не бросим. Сейчас он наверняка уже в Замке Шепотов, потому что Регуляторы работают там. Так что, если мы хотим спасти Нико, идти нужно туда.

— Спасти? — взорвался Бараха, поднимаясь с камня. — Нет, этим мы заниматься не станем! Мальчишке конец, это всем понятно. Мы не можем больше рисковать, занимаясь глупостями. И на штурм замка пойдем лишь для того, чтобы добраться до Киркуса. Он — наша цель. Для этого нас сюда послали, и ни для чего больше.

— Мы выполним свою миссию. Но Киркус скажет нам, где найти Нико. Потом — делай что хочешь, а я намерен найти своего ученика.

— Я тоже, — сказал Алеас.

— А ты, парень, будешь делать то, что я тебе скажу, — отрезал Бараха. — Закончим свое дело и уходим. Будет чудом, если вообще выйдешь из этой переделки живым, так что рисковать ради чего-то еще я тебе не позволю. — Ошеломленный столь резким ответом, Алеас не нашелся, что возразить. — И ты, дочь... Я знаю, что у тебя на уме. Говорю сразу — ты с нами не пойдешь. Я не позволю тебе рисковать.