Пляжная музыка - Пэт Конрой

В такси я опустил окно, подставив лицо струе воздуха, мягкого и обволакивающего, как новое белье. И когда мы проезжали по мосту, там, где Тибр разветвляется на два рукава, обнимавшие остров Тиберина, река приветствовала меня густым влажным запахом.

На пьяцце Фарнезе меня встречала небольшая группа обитателей соседних домов. Я увидел Марию, перебиравшую четки, парочку соседей; из монастыря вышли две монахини в садовых перчатках; из alimentari выбежали братья Руджери, их руки пахли сыром; а еще там были: Фредди в белой куртке официанта, торговец оливками, две женщины с Кампо, у которых я покупал фрукты, женщина, торгующая курами и яйцами, красивая блондинка из канцелярского магазина, Эдуарде — специалист по кофе и cornetti[109], репортер Альдо, а также хозяин единственного ресторана на площади.

Я вышел из такси и под дружеские возгласы нетвердой походкой направился к подъезду. Из-за моего ранения площадь восприняла бойню в аэропорту как нечто личное. В первую неделю после моего возвращения торговцы с Кампо деʼФьори посылали нам фрукты и овощи, наотрез отказываясь брать деньги. Торговки рыбой присылали моллюсков и треску, еще один торговец принес только что зарезанных кур. Таким образом, мои щедрые соседи позаботились обо всем.

Каждый день я бродил по узким улицам вокруг пьяццы Фарнезе, стараясь побыстрее восстановить силы.

Я объездил почти все континенты, жил в окружении десятков народностей, но нигде не встречал такого грубоватого и оригинального проявления нежности, как у римлян. Римляне обладают безошибочным инстинктом к дружеским жестам. Тот профессионализм, который они демонстрируют, обнимая имеющегося под рукой незнакомца, характерен для всех жителей Вечного города. Вот и мои соседи откровенно наслаждались моим выздоровлением. «Римляне, римляне… — думал я. — Любое движение их маленьких пальчиков направлено на то, чтобы поучить остальной мир своему несравненному гостеприимству».

Как я позднее узнал, за моим возвращением, глядя в мощный бинокль фирмы «Никон», наблюдал Джордан Эллиот: на сей раз чисто выбритый и одетый в джинсы, рабочие ботинки и стильную рубашку от Армани. Он видел, как я входил в дом, опираясь больше на Ледар, чем на трость с резиновым наконечником, выданную мне в больнице. Бюрократическая процедура выписки из больницы меня почти доконала, а эмоциональная встреча с соседями так растрогала, что лишила последних сил. Консьерж распахнул передо мной двери, словно перед наследным принцем, и я с улыбкой его поблагодарил. Цветочницы совали в руки Ли букеты анемонов и цинний. Фотограф из «Иль мессаджеро» сумел поймать нужный момент и передать искреннюю атмосферу сердечности и ностальгии, царившую во время моего возвращения.

Однако Джордан наблюдал за этой сценой без лишних сантиментов. Окуляры его бинокля были направлены не на меня, а на толпу, после того как массивная черная дверь закрылась за мной, словно крылья архангела. И лишь когда толпа расступилась, Джордан смог выделить объект своего терпеливого наблюдения: худощавого человека с военной выправкой, который, как решил Джордан, следил за моим возвращением из кафе на площади. Когда человек этот подошел к фонтану, ближайшему к моей квартире, Джордан вздрогнул, сообразив, как, должно быть, странно разглядывать увеличенную биноклем и так достаточно крупную фигуру собственного отца. Генерал Эллиот двигался с ловкостью пехотинца, внимательно изучая лицо каждого проходившего мимо него человека. Он явно искал сына, и Джордан мог легко представить себе разочарование отца, не увидевшего его в толпе встречающих.

Вскоре после того, как меня положили в больницу, Джордан появился на экранах телевизоров: его показали в тот момент, когда меня везли в операционную. Будучи траппистом, проведшим большую часть взрослой жизни в монастыре, Джордан не представлял возможностей современных систем коммуникации. С помощью спутника лицо Джордана, искаженное горем и ужасом, было вмиг растиражировано по всему миру. Когда он, взяв мою руку и склонившись надо мной, шептал слова последнего напутствия, пока меня везли на каталке по больничному коридору, тревога и сочувствие, написанные на его худом, аскетичном лице, были созвучны той муке, что испытывала вся Италия. За двадцать четыре часа лицо его сделалось знаменитым на полуострове. Вот так, по воле случая, душевные страдания Джордана стали своего рода красноречивым выражением соболезнования всей Италии. Его лицо отображало все, что испытывала страна по отношению к бойне, устроенной заезжими гастролерами. Итальянские журналисты кинулись искать загадочного священника. Но когда фотография Джордана появилась на первых полосах американских газет, он уже успел скрыться в тайных глубинах Вечного города.

В свою очередь, генерал Эллиот на острове Орион тут же узнал сына. Когда пятнадцать минут спустя эту сцену показала Си-эн-эн, он записал ее на видеомагнитофон, чтобы посмотреть на досуге. Лицо генерала Эллиота при любых обстоятельствах оставалось бесстрастным, в то время как лицо его сына было открытой книгой для всего мира. Хорошо подстриженная борода скрывала ямочку на подбородке, унаследованную Джорданом от матери. Однако эти пятнадцать лет его практически не изменили, лишь сделали более одухотворенным. Глаза Джордана забыть было невозможно, и уж его отец их точно не забыл. Своей жене Селестине он ничего не сказал, и она узнала о моем несчастье только вечером следующего дня. Как выяснилось позже, к этому времени генерал успел связаться с Майком Хессом и Кэйперсом Миддлтоном. В тот вечер они сравнили фотографии священника, выходящего из исповедальни на Авентинском холме, со священником, встретившим машину «скорой помощи» у больницы в Трастевере. На следующий день все участники тайного совещания, проведенного по телефону, пришли к выводу, что нашли нужного им человека.

Глаз камеры выхватил Джордана на какую-то долю секунды, но и этого было достаточно, чтобы к нему потекла толпа непрошеных посетителей, а потому он счел за благо раствориться в терракотовом безмолвии монашеского Рима. Прежде чем хирурги вернули меня в палату, Джордан перешел из маленького безвестного монастыря в «Дом на полпути» в Трастевере, где лечили священников, имевших проблемы с наркотиками. Цирюльник сбрил ему бороду, и Джордан надел очки в черепаховой оправе.

Как только Интерпол получил фотографию молодого Джордана Эллиота, на которой тот был запечатлен вместе со мной после бейсбольного матча, незримая машина тут же пришла в действие. К фотографии был приложен снимок Джордана, где он с нежностью смотрит на мое тело, лежащее на каталке. Женщина из Интерпола, специализирующаяся по отпечаткам пальцев, скопировала информацию и послала ее своему брату, который работал в комитете по реформированию финансовой системы в банке Ватикана. Джордана Эллиота разыскивали для допроса в связи со смертью в 1971 году молодого капрала Корпуса морской пехоты и его девушки. В сводке Интерпола значилось, что Джордан, вероятно, сменил имя и является теперь католическим священником неизвестного ордена. Джордан Эллиот характеризовался как очень умный, физически сильный и, возможно, вооруженный человек. Генерал Эллиот тайно предупредил Службу разведки ВМФ, которая, в свою очередь, вошла в контакт с агентами Интерпола в Италии.