Пляжная музыка - Пэт Конрой

— Думаю, одиночество — главный факт его жизни, — ответил я.

Мы долго ехали на такси по извилистым улочкам Рима, и, убедившись, что за нами нет хвоста, я попросил водителя подвезти нас к ресторану «Галасси» в Трастевере. Мы быстро вышли из машины и направились к огромной церкви Святой Цецилии. В церкви я провел Ледар по правому проходу под фреской на потолке с изображением Успения Пресвятой Богородицы. По старому плиточному полу мы прошли к исповедальням, стоявшим в солдатском строю у противоположной стены.

В двух исповедальнях горел свет, что означало присутствие в них исповедника, но только на одной из них я увидел надпись: «Английский». Сделав знак Ледар, чтобы она подождала меня на скамье, я вошел в исповедальню и задернул за собой занавеску. По привычке я оставил узкую щель на случай, если нас с Ледар вдруг кто-нибудь выследил. Я слышал приглушенный голос Джордана, отпускавшего грехи пожилой римлянке на безупречном итальянском, причем глухота делала ее исповедь достоянием широкой публики.

Панель отодвинулась, и я увидел затененный профиль Джордана через экран, отделяющий исповедника от грешника.

— Привет, Джордан, — поздоровался я.

— Привет, большой парень, — ответил Джордан. — Рад, что ты поправился.

Затем он сказал мне, что представители Интерпола расспрашивали его начальство относительно находящегося в бегах священника, разыскиваемого, чтобы допросить о преступлении, совершенном в 1971 году.

— Донос мог поступить откуда угодно, но два самых вероятных источника — это мой отец или Кэйперс Миддлтон.

— Твоя мать скорее убьет отца, чем даст на тебя донести! — воскликнул я. — А Кэйперс практически убедил меня в том, что нуждается в тебе больше, чем ты в нем.

— Как можно доверять Кэйперсу! — отрезал Джордан.

— А кто еще мог сообщить? — удивился я.

— Майк мог рассказать своим голливудским друзьям о том, что нанял сыщика. Твоя мать могла рассказать твоим родственникам. Мой отец вполне мог поделиться с некоторыми своими старыми друзьями. Сценариев миллион.

— И что теперь?

— Мой аббат хочет, чтобы я на некоторое время уехал из Рима, — произнес Джордан. — Пока тучи не развеются.

— А ты мне скажешь, куда едешь?

— Нет. Сам понимаешь, Джек, я не могу это сделать, — ответил Джордан. — Но я попрошу тебя об одолжении. Хочу, чтобы ты устроил мне встречу с отцом. Только строго соблюдая все меры предосторожности.

— Хорошо, — согласился я. — Ледар сейчас со мной, и она не откажется помочь.

— Прекрасно. Попроси ее подойти с другой стороны исповедальни, и мы договоримся, как устроить мою встречу с отцом.

— Когда ты увидишься с матерью? — спросил я.

— Мы уже виделись. Она понимает, зачем мне нужно с ним встретиться. Я всегда хотел, чтобы у меня был отец. Сам знаешь, Джек. Ведь его у меня никогда не было.

— Ты преувеличиваешь, — сказал я.

— Нет, — возразил он. — Мне просто нужен отец.

Два дня спустя я ожидал генерала Эллиота в баре отеля «Рафаэль».

Наконец-то он появился и суровым, хищным взглядом оглядел помещение. Посмотрев направо, потом налево, он прошел к моему столику и протянул руку. Я встал, и мы обменялись формальным рукопожатием.

— Как твои раны? Заживают? — поинтересовался генерал.

— Чувствую себя уже намного лучше. Спасибо, — ответил я.

— А теперь ты отведешь меня к сыну. Понятно? — повысил голос генерал.

— Нет, совсем непонятно, — отрезал я. — Я поведу вас прогуляться по Риму. Джордан сам решит, захочет он вас видеть или нет.

— Но он же знает, что я хочу, чтобы для него все благополучно разрешилось, — произнес генерал. — Он должен понимать, что я не проделал бы столь долгий путь, если бы все еще не любил его.

— Сначала он должен убедиться, что за вами нет хвоста, — уточнил я.

— По-моему, это уже смахивает на паранойю, — рассердился генерал.

— Генерал, — сказал я, — а вам не кажется, что слово «паранойя» здесь вполне уместно?

— Я никогда не причинил бы вреда собственному сыну, — ответил генерал.

— Уже причинили, — бросил я. — Ну а к концу дня мы узнаем, хотите ли вы все изменить.

— Что ты имеешь в виду? — рявкнул генерал.

— Поживем — увидим.

Мы вышли из отеля в сторону Санта-Мария делла Паче, там я нашел нужную мне боковую дверь и трижды громко постучал. Три ответных стука — дверь отворилась, и мы поднялись на крыльцо под полукруглым козырьком и оказались внутри, где, пройдя мимо грациозных сивилл Рафаэля, направились к красивому мраморному алтарю, оттуда — в ризницу, а из нее — во внутренний двор, где застенчивые монахини смотрели на нас с молчаливым равнодушием. Возле открытой двери нас ожидал еще один привратник, и я заплатил ему десять тысяч лир за услуги.

И вот мы уже были на свободе в скрытой от посторонних глаз части Рима, в месте, которое я любил больше всего. Оказавшись в лабиринте узких улочек с маленькими глубокими лавками, владельцы которых, словно сталагмиты, терпеливо сидели за старинными столами, мы словно шли по охристым, красно-коричневым полям. Пока мы кружили по улицам, которые неожиданно закончились возле виа деи Коронари, я то и дело обращал внимание генерала на магазины, имевшие историческую или архитектурную ценность. Мы дважды сделали круг, а потом взяли такси на стоянке возле проспекта Витторио Эммануэле II. Я попросил водителя отвезти нас к Пинчо[111], возле садов Боргезе.

— Джек, ты действуешь как любитель, — заметил генерал. — Уж я-то в этом разбираюсь. Два года работал на военно-морскую разведку. Нельзя избавиться от хвоста, играя в пятнашки.

— Мы и есть любители, генерал, — пожал я плечами. — Так что придется потерпеть.

— А кто будет знать, что за нами нет слежки? — поинтересовался генерал.

— Джордан, — ответил я.

— Мы что, проходили мимо него?

— Дважды, — сказал я. — Как вам Рим?

— Никак. Слишком хаотичный. В этом городе нет понимания порядка, — бросил генерал.

— Здесь идеальное понимание порядка, — не согласился я. — Но это римское понимание порядка, и посторонним его не постичь.

Нас высадили у Пинчо, и я повел генерала по променаду, с которого открывается панорама города. И только отсюда можно увидеть тысячи террас на крышах.

Мы дошли до Испанской лестницы, спустились по ней, причем я на всякий случай опирался на руку генерала. Рука была сильной, как у молодого борца, и я не мог не заметить, в какой он прекрасной физической форме, мне даже стало понятно, что такой собранный, целеустремленный генерал способен повести за собой молодых солдат. Если у него и были слабые места, то он их прекрасно скрывал.