Гражданская война в Испании 1936-1939 - Бивор Энтони

На следующий день, 13 марта, IV корпус республиканцев начал готовиться к большому контрнаступлению. Тем временем представители республики протестовали в Лиге Наций и в Комитете по невмешательству, предъявляя взятые у пленных доказательства присутствия в Испании итальянских формирований[530]. План республиканцев был нехитрым: дивизия Листера и все наличные танки сосредоточивались на сарагосской дороге, 14-я дивизия Меры переходила через реку Тахунья с юго-восточного берега и штурмовала Бриуэгу. Начальник штаба Франко полковник Барросо предупреждал итальянцев о возможности подобного республиканского наступления на их фланге, но предупреждения были проигнорированы.

Днем танки Т-26 Павлова перешли в наступление на сарагосской дороге; сидевшая на броне пехота открыла огонь. Итальянцы, готовившиеся продолжать наступление, не успели занять оборонительных позиций и были застигнуты врасплох. Танки перехватили конвой итальянских грузовиков, испанская пехота спрыгнула с брони, после чего танки стали опрокидывать грузовики и давить их гусеницами. Один танковый отряд наткнулся в овраге на лагерь и стал его обстреливать. Но республиканские солдаты устали после утомительного ночного марша по грязи, а при приближении к Трихуэке их встретил пулеметный огонь. Итальянцы контратаковали при помощи огнеметов, установленных на их миниатюрных танках «Фиат Ансальдо». Один итальянский пехотный батальон появился из оливковой рощи. Майор Пандо и Родимцев организовали у подножия высоты круговую оборону. Их пулеметная рота под командованием женщины-капитана Энкарнасьон Фернандес Луны сдерживала неприятельский батальон, пока Листер не организовал контрнаступление с участием танков и пехотных подкреплений. Родимцев и Пандо бросились к пулеметчикам и хотели в приступе признательности заключить их командиршу в объятия, но застали ее причесывающейся перед осколком зеркала[531].

В это время готовивший свою часть контрнаступления Мера столкнулся с проблемами. Он расположил у реки батальон пограничной стражи для охраны небольшого моста, который его dinamiteros готовились подорвать только в случае новой попытки неприятельского наступления, однако командир пограничников сам взорвал его, нарушив приказ[532].

Серьезного фиаско удалось избежать только благодаря помощи местных активистов НКТ, которые, проведя разведку, подсказали, где навести понтонный мост через поднявшуюся от паводка реку. Ранним утром 18 марта дивизия Меры, воспользовавшись понтонным мостом, заняла высоты перед Бируэгой. Густой мокрый снег скрывал ее от неприятеля, но одновременно заставлял тянуть с началом наступления. Мере пришлось уложить дивизию на мокрую землю и отдать приказ не стрелять, надеясь, что войска не будут обнаружены итальянцами.

Небо прояснилось только к середине дня; это позволило действовать эскадрильям «Чато» и «Катюшка». Хурадо отдал приказ об общей атаке. Дивизия Листера двинулась по главной дороге при поддержке танков Т-26 и врезалась в порядки дивизии «Littorio» Бергонцоли, состоявшей из регулярных войск. Перешла в наступление и XI Интербригада. Карл Ангер взволнованно описывал «пулеметную чечетку»[533].

На правом фланге республиканцев дивизии Меры почти удалось окружить Бриуэгу. Неприятель в панике бежал – от полного разгрома итальянский Экспедиционный корпус спасло наступление темноты, организованный отход дивизии «Littorio» и грузовики, в которые залезали бежавшие. Но наступление все равно стоило итальянцам 5-тысячных потерь и утраты большого количества вооружения и транспорта. Захваченная итальянская документация свидетельствовала, что многие солдаты симулировали ранения, бинтуя себе здоровые конечности.

Завершение сражения обеспечило республиканцам передышку. На мулах была доставлена еда, стало выдаваться вино, некоторые готовили в окопах паэлью. Комиссары выдавали по три сигареты на человека, грузовики доставили новую обувь alpagratas[534] взамен сгнившей от снега и грязи[535].

Что касается итальянцев, то их боевой дух упал так низко, что Муссолини рвал и метал. Войска Москардо почти не понесли потерь, поэтому Франко не счел произошедшее поражением националистов. Они высмеивали своих союзников и сочинили песенку на мотив «Faccetta nera», где были слова: «Гвадалахара не Абиссиния, здесь красные бросают бомбы, которые взрываются». В конце пелось: «Отступление было ужасным, один итальянец добежал до Бадахоса».

Это сражение – единственная полномасштабная победа республиканцев! – было по полной программе использовано пропагандой: коммунисты утверждали, что Бриуэгу захватила бригада Кампесино, и сочиняли по этому поводу анекдоты. На самом деле Кампесино, приехавший на мотоцикле в одиночку, в сумерках, был обстрелян часовыми 14-й дивизии. Он помчался обратно и доложил, что город по-прежнему в руках неприятеля. Поскольку дивизии Листера полагалось наступать по сарагосской дороге, Кампесино нечего было делать у Бриуэги. Коммунистическая версия событий была забыта, когда он, находясь в СССР, впал в немилость и угодил в трудовые лагеря.

В роковом 1937 году советские офицеры исчезали в лагерях гораздо раньше Кампесино. Сталинская шпиономания достигла передела. Подозрительность в Испании и подозрительность в СССР питали друг друга. Полковой комиссар А. Агальцов докладывал в 1937 году в Москву: «Фашистская интервенция в Испании и орудующие у нас в стране троцкистско-бухаринские банды – звенья одной цепи»[536]. Некоторые советские военные советники, возвращавшиеся после выполнения специального задания в Испании, ускоряли действие чисток. Г. Кулик, командир III стрелкового корпуса, писал 29 апреля 1937 года Ворошилову: «Нельзя не задаться вопросом, как получилось, что враги народа, изменники родины, за интересы которой я дрался на фронтах Испании, прокрались на руководящие посты?.. Как большевик, я не хочу, чтобы кровь нашего народа бесполезно проливалась из-за этих карьеристов, скрытых предателей, негодных командиров, которых я видел в испанской армии. Считаю необходимым провести тщательную оценку всех наших командиров, в первую очередь наверху, в армии и в штабах»[537]. Сталинская чистка Красной армии набирала обороты.

Крах неприятельского наступления при Гвадалахаре, несомненно, способствовал росту боевого духа, но он не стал тем поворотным моментом, каким его пыталась изобразить республика и ее сторонники. Герберт Мэттьюс даже писал в «Нью-Йорк таймс», что «Гвадалахара для фашизма то же самое, что Байлен для Наполеона»[538].