Незаметные истории, или Путешествие на блошиный рынок (Записки дилетантов) - Наталья Нарская

class="p1">между двумя силами – рынком и государством. Рынок – рынок труда, товаров и услуг – это место отношений выгоды, учета и расчета. Сила государства – это пространство безличных отношений послушания и уважения закона[435].

Дар, утверждает Годелье, противостоял и рыночным отношениям, и государству, но именно поэтому на нем стоит их клеймо[436]. Дар – это защитная реакция на анонимизацию человеческих отношений в условиях развития индустриального общества, либерального государства и рыночных отношений. Антимодерная, по сути, реакция имела смысл, пока благотворительность не превратилась в публичное дело и не дискредитировала себя коммерциализацией и выставлением напоказ с помощью рекламы, пока она не обернулась бесконечным конвейером по сбору средств в пользу несчастных, больных и бедных, не стала инструментом консервации иерархий и социальных контрастов. Послание дара – рассказ об упорном желании сохранить личные, близкие, теплые отношения в мире, построенном на иных принципах.

Места памяти

Истории рассказывают не только реликвии и символы, личные свидетельства и фотоальбомы, бытовые предметы и подарки с посвящениями. Их рассказывают наделенные символическим значением природные ландшафты и населенные пункты, связанные с великими историческими событиями. Здания, в которых вершилась история, и памятники павшим героям. Праздники, посвященные судьбоносным поворотам в истории, и песни, объединявшие людей на великие дела. Все они, как и рассмотренные выше «красноречивые» предметы, выполняют одну и ту же функцию – поддерживают память группы. Они называются «местами памяти» и в исследованиях коллективной памяти, национального самосознания, групповой идентичности на всех языках известны под французским названием оригинала: les lieux de memoire.

Под таким названием в 1986–1993 годах в Париже увидел свет семитомный труд под руководством Пьера Нора. Честолюбивый проект был посвящен описанию более сотни «памятных мест» Франции, включая французское вино и Марсельезу[437]. Интерес к исследованию коллективной памяти через изучение памятных мест Нора объяснял изменениями в отношении современников к прошлому, вернее – нарастающим ощущением ускорения бега времени и разрыва с прошлым:

Интерес к lieux de memoire, местам, где таится и кристаллизуется наша память, возник в определенный исторический момент кризиса, когда осознание разрыва с прошлым соединилось с чувством разорванной памяти, но разорванной таким образом, чтобы поставить проблему воплощения памяти там, где у нас еще осталось ощущение исторической непрерывности. Есть lieux de memoire, потому что больше нет milieux de memoire[438], реальной среды памяти[439].

Историческое самосознание изменчиво. Его трансформации можно успешно изучать на примере перемен в национальных местах памяти. Беньямин Шенк, автор известной книги об Александре Невском как объекте русской коллективной памяти[440], десятилетие назад охарактеризовал общепринятые три вида изменений памятных мест на российских примерах:

Во-первых, отдельные из них могут быть забыты или вытеснены из памяти. Исторические лица, события или мемориальные памятники, которые раньше вспоминались постоянно, в сегодняшней России постепенно забываются.

Во-вторых, бывает, что забытые «места памяти» заново приобретают свое значение. И этот процесс тоже можно явственно наблюдать в постсоветской России, например реанимация символики русского дворянства или православной церкви.

Наконец, можно изучать перемены коллективной памяти и в тех lieux de memoire, которые беспрерывно имели и имеют свое место в коллективной памяти нации. Значение, которое сообщество ассоциирует с определенными местами памяти, не обязательно остается неизменным в течение истории. Такое событие, как, например, Октябрьскую революцию, сегодня в России вспоминают совершенно иначе, чем, скажем, десять или пятнадцать лет назад. Она сохранилась в человеческом сознании как «место памяти», но несет в себе совершенно иное содержание[441].

* * *

На блошином рынке «места памяти», утратившие владельцев и, чаще всего, первоначальные значения, встречаются на каждом шагу. Вот, например, потемневшая от времени французская памятная медаль в честь Великой французской революции, переделанная из моннерона – разменной медной монеты, выпускавшейся с 1791 по 1793 год депутатом Национального собрания Августином Моннероном (см. ил. 61, 62, вкладка). На одной стороне изображены войска, присягающие родине, с надписью над ними «Федеральный пакт». Внизу начертана первая годовщина взятия Бастилии – «14 июля 1790 года». На обороте стерта надпись с указанием номинала монеты, и на гладкой поверхности выгравированы лозунги Французской республики: «Да здравствует республика» и «Свобода, равенство, братство» с неразборчивой подписью внизу. Медаль в таком виде отсутствует на сайтах коллекционеров и, видимо, не представляет собой никакой ценности. Она отлита с плохо сохранившегося образца и сильно затерта. Медаль не является оригинальной: скорее всего, это массовая отливка к очередному юбилею революции, в XIX или даже в ХX веке. Но от нее веет невероятной энергетикой. На площади диаметром 3,5 сантиметра сконцентрированы сообщения о головокружительной динамике революционных событий и о безжалостном разрушении революционерами символов прошлого.

Вот настольный пресс для писем, который я нашел на базельском блошином рынке. На пьедестале из темно-зеленого камня размером 10 × 8 × 4 сантиметра расположена бронзовая композиция: по диагонали на плите лежит армейский штык, покрытый шлемом образца 1914 года (см. ил. 63, вкладка). Эта же дата стоит на горизонтальной поверхности плиты рядом с гербом Швейцарии. По всем четырем боковым граням плиты идет надпись: «Швейцарский праздник стрелков в Люцерне 1939 года. Солдатский памятник». Автором композиции и производителем, как значится на цоколе, был некто Штокманн, создавший также другие сувениры и призы для этого праздника стрелков.

Праздники стрелков (первоначально – из арбалета) были известны в Старой Швейцарской конфедерации с XIV века. После более чем двухсотлетнего перерыва в XVII – XVIII веках они возобновились в первой половине XIX века с учреждения Швейцарского стрелкового союза со штаб-квартирой в Люцерне как инструмент укрепления национальной солидарности. В XIX веке они проводились в среднем каждые два-три года, в ХX веке, за исключением нескольких перерывов – каждые пять лет[442].

Праздник швейцарских стрелков в Люцерне в июне 1939 года проходил с особым размахом. Он совпал с 25-летием начала Первой мировой войны. Торжества были организованы в специально построенном годом ранее праздничном зале. В рамках праздника был проведен очередной съезд созданного в начале ХX века Швейцарского союза стрелков-ветеранов[443].

Предназначался ли настольный пресс для участников съезда, для участников или победителей в соревнованиях стрелков, установить пока не удалось. Но его политическое послание довольно очевидно. Он является местом памяти о Первой мировой войне. На первый взгляд это кажется довольно странным, поскольку Швейцария придерживалась в войне вооруженного нейтралитета. Однако в 1914 году в стране было поставлено под ружье в строевые и вспомогательные части 450 тысяч человек. Ветераны той мобилизации, вероятно, отмечали ее 25-летний юбилей.

Пресс наглядно демонстрирует, как место памяти под влиянием последующих событий может менять свое содержание. Памятный сувенир с праздника стрелков 1939 года через пару месяцев стал указателем на то, что между двумя мировыми войнами прошло всего 25 лет. Теперь его можно истолковывать по-разному: как символ твердолобого милитаризма, как напоминание о трагической неспособности людей заглянуть в ближайшее будущее, как место памяти об обеих мировых войнах.

А лично для меня пресс для писем – символ осуществимости задуманного. Лет десять назад я впервые увидел такой пресс на том же блошином рынке. Но в тот момент не был готов его купить, главным образом из-за солидного веса. Решив отложить покупку до лучших времен, я в течение нескольких лет не встречал ни одного экземпляра, хотя пресс был изготовлен большой партией. Только через семь лет на блошином рынке на базельской площади Святого Петра мои ожидания оправдались – причем я получил лучшее качество за меньшую цену.

* * *

А вот другое памятное место, часто встречаемое на швейцарских блошиных рынках. Значок высотой 32 миллиметра изображает алебарду, на которой изображен крест и даты 1444–1944 (см. ил. 64, вкладка). Для швейцарцев 1444-й – важная мемориальная дата. Во время Старой цюрихской войны 1440–1446 годов, 26 августа 1444 года, в пригороде Базеля произошла битва между отрядом из 1500 швейцарцев и 20 тысячами арманьяков под руководством французского дофина Людовика. Битва шла с переменным успехом, но на последней фазе сражения швейцарская пехота, оттесненная во двор госпиталя Святого Якова у реки Бирс, отказавшись сдаться, была почти полностью расстреляна противником.