Лики ревности - Мари-Бернадетт Дюпюи

– Арман поздно заснул, – сказала она, открывая дверь в коридор. – Так что не шуми, пускай поспит еще. И за Изору не беспокойся. Ты, наверное, уже догадался, что вчера вечером я ездила искать дочку в Феморо. Нашелся для нее ночлег, так что нечего портить кровь!

– И кто же этот молодец, который ее приютил? Почему ты не увезла девчонку домой?

– Поговорим позже. Что-то петух раскричался: наверное, лиса бродит вокруг курятника…

Люсьена вышла на улицу. Ее супруг тяжело вздохнул – тревога комком стояла в горле, мешая нормально дышать. Он страшился грядущего разговора с сыном, пытаясь догадаться, известно ли ему о том, что случилось с сестрой.

– Вот несчастье на мою голову! – пробормотал он в бороду. – Помнится, вчера я потрепал немного нашу девчонку… Она меня бесит одним своим видом. Подумаешь, какая цаца! Выучилась, работала в городе! Не повезло мне, и все дела. И принес ее черт домой, когда я был в конюшне. Если бы я ее не заметил…

Разрозненные картинки вчерашних событий замелькали в сознании Бастьена, все еще одурманенном винными парами. Он был близок к отчаянию – мучительное состояние для такого человека, как мсье Мийе.

– Нельзя отпускать парня, надо что-то сделать, чтобы он остался, – проворчал он, прижимая дрожащую руку ко лбу, словно это могло помочь привести мысли в порядок.

От энергичных шагов Армана заскрипела лестница. Фермер застыл в напряженном ожидании, взгляд заметался по комнате.

Юноша вошел в кухню. На нем был домашний халат из шотландки, на шее – шарф. Лицо Арман прятать не стал – ни под платком, ни под бинтами. Отец встретил его боязливым взглядом.

– Доброе утро, сынок, – первым заговорил он, и голос дрогнул.

– Утро будет добрым, когда я уберусь отсюда подальше, – сухо ответил Арман. – Что, боишься на меня смотреть? Мое обезображенное лицо пугает? Старый мерзавец – вот ты кто!

Фермер молча проглотил оскорбление, еще сильнее сгорбил спину. Он даже не заметил, что сын обращается к нему на «ты», чего прежде не бывало. И вдруг, к изумлению Армана, отец разразился громкими рыданиями, отчего лицо его моментально сморщилось и стало пунцовым.

– Я плохо помню, что натворил вчера, но это все из-за тебя, сынок! Ну не хочу я тебя отпускать! Ты не можешь вот так запросто взять и бросить нас с матерью, – с трудом переводя дух, всхлипывал Бастьен Мийе.

Признание собственной вины и почти униженное смирение не оставили Армана равнодушным, однако своего отношения к отцу он не переменил – слишком сильны были в нем злоба и отвращение.

– Вот как? Тебя послушать, так ты и сестру избил и прогнал со двора из-за меня! Сам-то ты ничего плохого никогда не делаешь! Плачь и стенай сколько хочешь, но меня ты этим не удержишь. Даже не надейся!

Арман прошелся по комнате, сжимая в руке носовой платок, которым вытирал слюну после каждой реплики. Бастьен встал со своего места у очага, подошел к нему и попытался взять за плечо. Сын увернулся, как будто даже отцовское прикосновение было ему отвратительно.

– Ты не можешь так просто исчезнуть, – заговорил фермер. – Придется сказать тебе кое-что, чего я не говорил никому, даже твоей матери. С тех пор как я гну спину на графской земле, я кое-что откладываю. Видишь тот шкаф с выдвижными ящиками? Так вот, за левым ящиком у меня тайник, и я, сынок, держу в нем золотые луидоры. Считай, что они – твои! Я отдам тебе все, если ты останешься дома. Будем работать на пару, посадим вдвое больше пшеницы и капусты на том участке, который я распахал этой осенью! И лошадок ты любишь… За каждую проданную лошадь будешь получать половину цены; моя половина пойдет хозяину.

Арман вздохнул. Правила, согласно которым прибыль следовало делить между арендатором и арендодателем, были ему хорошо известны. Отцу наверняка пришлось жульничать, и не раз, чтобы заполучить пресловутые золотые луидоры, которыми он теперь рассчитывал его прельстить.

– Оставь себе свои деньги, – поморщился он. – Вчера я все сказал и повторять не стану. Если ты забыл – тем хуже для тебя. Работа фермера меня совершенно не привлекает. Такая жизнь – не для нас с Изорой.

– Изора, Изора… – пробурчал Бастьен. – Fan de vesse! Если твоя мать дала девчонке другое имя, может, она не была бы такой странной!

– Ведь это графиня выбрала имя для сестры. Мог бы и отказаться, но нет же – ты всегда ходишь перед ней по струнке.

– Скажешь тоже! Разве можно отказать госпоже, если она чего-то хочет?

Фермер покосился на бутыль фруктовой водки на полке и, борясь с искушением, закрыл глаза. Пренебрежение со стороны сына совершенно его обезоружило. Более того – такое отношение было для Бастьена, как нож в сердце. Он повалился на лавку и оперся локтями о стол.

– Значит, зря я тут распинаюсь… Ты едешь в Люсон ворковать со своей Женевьевой. Зачем тогда вообще приезжал? Послал бы ей письмо, встретились бы в городе…

– Я не планировал этого заранее. А теперь… Если хочешь, чтобы я хоть иногда к вам наведывался, нужно поговорить начистоту. Я полночи не мог заснуть, все ломал голову… Чем тебе так не угодила Изора? Как смеешь ты обращаться с ней хуже, чем с собакой? Я хочу услышать правду!

Армана действительно терзали сомнения. С детства, сколько он себя помнил, отец не выказывал ни нежности, ни даже элементарной заботы по отношению к сестре. Мать могла и соврать, когда он спросил напрямую, не прижила ли она Изору от другого мужчины. Может, родители скрывают какую-то давнюю драму, какой-то ужасный секрет, скелет в шкафу, который есть у каждой семьи?

– От девчонок одни неприятности да заботы, – ответил Бастьен с неожиданной резкостью. – Я не хотел девочку. А твоя мать даже обрадовалась, когда родилась дочка, да еще такая хорошенькая. А тут и госпожа графиня вмешалась в наши дела. Она тогда была замужем без году неделю, и, по слухам, у нее случилось два выкидыша – обе девочки. Бедняжка так восхищалась нашей куклой, что мы боялись, как бы она не взяла ее под мышку да не унесла к себе в шато! Все вокруг ахали да охали, какая Изора красавица, а моя теща – старая сорока – напакостила прямо на крестинах!

– Как именно? – холодно уточнил Арман.

– Сказала, какое, мол, чудо – что у меня, с моим свиным рылом, родилась такая хорошенькая дочка! В тот вечер я напился вдрызг. Да и не только это… Чтобы ты знал, я у твоей матери не первый, так что всего можно было ждать. Ты теперь взрослый – можем говорить, как мужчина с мужчиной. Я как-то рассказывал вам с Эрнестом, что до нашей женитьбы она встречалась с Альфредом Букаром. Ха! Она до сих пор твердит, что он был ей противен, но разве от женщины правду услышишь? Встречаться тоже можно по-разному… Если верить Люсьене, однажды после танцев Букар взял ее силой. Такой уж он был по натуре – ни одной юбки не пропускал. А потом хвастался перед всеми своими «победами»… На Люсьене он готов был жениться, да только она послала его куда подальше. А я любил, причем так сильно, что, зная ее историю, все равно через год повел под венец. Конечно, быть вторым у своей жены тяжело… И вот, когда родилась твоя сестра, я дал слово присматривать за ней, чтобы она меня не опозорила. Изора росла и что ни год, делалась все красивее, а я ждал, когда же за ней начнут увиваться парни. Потому и жизнь ей устроил тяжелую – чтобы не сбилась с праведного пути. Так что, уж поверь, сплю и вижу, когда она станет женой этого Жерома Маро!