Нефритовые четки - Борис Акунин

Дрим-вэлли открылась сразу, без предупреждения. Повернули заочередной валун скучного серого цвета, и вдруг пространство развернулось, будтогигантский зелёный веер. Овальная чаша была со всех сторон окружена крутыми, ноневысокими горами, склоны которых густо поросли соснами. Стенки чаши внескольких местах прорезаны узкими каньонами, разукрашены серебряными нитямиводопадов, а на дне – жёлтые и оранжевые лоскуты полей, светло-зелёные квадратылугов, тёмно-зелёные пятна маленьких рощ. Протяжённость долины от края до краябыла, пожалуй, вёрст пять.

– Вот она, матушка, – прочувствованно воскликнулЛуков. – Где рожь и луга – наша половина. Обустроенная, слезами и потомполитая. Рай земной. Луч света в тёмном царстве! А справа, где кукуруза ипшеница – там селестианцы. Полоску посерёдке видите? Это граница, изгородь.

– Курасиво, – похвалил долину Маса. – Есририс посадить, будет есё курасивей. Как зеркаро под сонцем.

От края ущелья начиналась дорога, даже две: вправо велакирпичная, влево грунтовая, но зато любовно обсаженная берёзками. Проехали поней с четверть часа, и показалась деревянная арка с фанерными буквами:

Collective Farm «Luch Sveta»[19].

– По какому случаю? – насторожился Эраст Петрович,показывая на цветочные гирлянды и российские флаги, украшавшие сиеархитектурное сооружение.

Он испугался, не затеяли ли коммунары в честьпредполагаемого избавителя какую-нибудь торжественную встречу.

Слава Богу, нет.

– Так ведь праздник сегодня. – Кузьма Кузьмичсделал приглашающий жест. – В знаменательный день осчастливить изволили.По нашему русскому стилю нынче 26 августа, День Бородина. Будет пир, песни станцами. А как же иначе? Триумф русского оружия.

И действительно, ветерок донёс издали звуки музыки: труб,гармоники, скрипки. Кажется, исполнялся марш Преображенского полка –неожиданный репертуар для эмигрантов и непротивленцев.

Председатель вёл гостей мимо нарядных домов-близнецов, гордорассказывая:

– Тут у нас детский огород, где малюток воспитывают.Все деточки вместе, как редисочки на грядке, потому и огород. Семейной тираниинет, полное равенство. Сколько взрослых – столько и родителей. Вон там школа, унас мальчики и девочки вместе учатся. Тут правление. Два общежития для мужчин.

Из-за большого здания с вывеской «Дом досуга» раздалосьпение. Хор, в котором можно было различить мужские, женские и детские голоса,очень стройно выводил «Дубинушку».

– Наши все на майдане, празднуют, – объяснилпредседатель. – Милости прошу. То-то радости будет!

Маса остался рассёдлывать, а Эраст Петрович последовал заЛуковым.

На маленькой площади, за составленными покоем столами сиделонесколько десятков людей, на первый взгляд – обычных русских крестьян, развечто принарядившихся ради торжественного случая. Бабы в белых и цветных платках,мужики бородаты и стрижены под скобку. Однако при более внимательномрассмотрении крестьяне оказались странноватыми. Многие в очках или пенсне, да илица преобладали тонкие, непростодушные – признак, по которому на Русибезошибочно отличают интеллигента, даже если он наденет лапти и поддёвку.

Песня оборвалась на лихом «ухнем!», все оборотились кпредседателю и незнакомцу в грязном костюме и ковбойской шляпе.

– Вот, братья и сёстры! Любите, жалуйте! Эраст ПетровичФандорин, наш, русский. Благодетель Маврикий Христофорович прислал, нам взащиту и охранение. Присаживайтесь, дорогой гостюшка, к столу. Покушайте сдороги, отдохните. Евдокеюшка о вас позаботится.

Проворная, переваливающаяся с боку на бок горбунья (судя поимени, та самая, что наработала много, как их, работочасов) усадила Фандорина всередину центрального стола и быстро наложила на тарелку пирожков, квашенойкапусты, пельменей, поставила кружку кваса. За годы жизни в изгнании ЭрастПетрович отвык от всех этих чудесных кушаний и едва дождался, пока Евдокиясольёт ему на руки воды из кувшина. Вытерся льняным расшитым петухамиполотенцем, и тогда уж воздал должное столу.

Тут был и поросёнок с хреном, и холодец, и холодные зелёныещи, да приготовлено не хуже, чем в приснопамятном тестовском трактире.

Рядом сел Маса, усмотрел в стороне корзинку со своимилюбимыми маковыми бубликами, придвинул к себе и слопал сразу штук десять, послечего откинулся назад и принялся стрелять глазками по лицам женщин.

Их было гораздо меньше, чем мужчин. Старшим лет, наверное,по пятьдесят, но были и совсем юные.

– Нааа, как хороша! – сказал камердинерпо-японски.

Молоденькую девушку в красном платке Эраст Петрович приметилещё раньше Масы. Трудно было не остановить на ней взгляд. Свежее, оживлённоелицо, заливистый смех, сияющие чёрные глаза – среди постных коммунарок красоткасмотрелась, как яркий цветок на блеклой траве. Слева от неё сидел Луков.

Звонким, далеко разносящимся голосом прелестницавоскликнула:

– Ой, Кузьма, ты не знаешь, что со мной сегодняслучилось! Ужас!

Все обитатели общины, вне зависимости от возраста,обращались друг к другу по-семейному, на «ты» – это Фандорин уже заметил ипотому не удивился. Поразительно было другое. – реакция Кузьмы Кузьмича.Он ахнул, схватился за сердце.

– Что такое, Настюшка?! Ты меня не пугай!

Без притворства вскрикнул, искренне.

Румяная Настюшка, смеясь, обернулась к остальным соседям(вокруг неё сидели одни мужчины):

– Я вам уже тысячу раз рассказывала. Ничего?

Те в один голос стали уверять её, что с удовольствиемпослушают историю снова. Ещё бы! Таким голоском, да с этаким личиком она моглабы хоть таблицу умножения декламировать – восхищение, противоположного полабыло бы обеспечено.

– Я снова их видела, Чёрных Платков!

– Да что ты?! – по-бабьи всплеснул рукамиЛуков, – Как?! Где?! Они тебе ничего не сделали?!

– Не перебивай. – Девушка капризно шлёпнулапредседателя по руке. – Ходила я утром к ручью цветы собирать. Вдруг будтомороз по спине. Обернулась, а на меня с той стороны, из кустов, смотрят! Двое!И лица чёрные! Как я оттуда припустила! До самой деревни без памяти бежала,даже туфельку одну потеряла, сафьяновую, ты в прошлый раз из волости привёз.Спасибо Мишеньке, он потом не побоялся, нашёл.