Звезды над Занзибаром - Николь Фосселер

— Как долго мы еще будем в пути? — осведомилась она.

Лейтенант сделал задумчивое лицо.

— Очевидно, еще дней восемь. — Сильный порыв ветра подхватил салфетку Эмили, но прежде чем он ее унес, Домбровски успел ее поймать и галантным жестом вернуть Эмили. — Мы попали в юго-западный муссон, — пояснил он. — Но вам не следует беспокоиться. «Адлер» — испытанное судно, и никакой шторм ему не страшен.

Как бы в ответ на его слова корабль опасно накренился. Высокая волна ударила в борт, перескочила через поручень и захлестнула палубу, окатив всех с ног до головы. Уже накатывала и следующая волна и через миг, подстегнутая порывом ветра, дождем пролилась над «Адлером».

— Всех с палубы! Сейчас же! — загремел лейтенант и потом следил, как Эмили собирает детей, как цыплят, вокруг себя и спускается в чрево сильно раскачивающегося судна.

Они все собрались в углу ее каюты, тесно прижавшись друг к другу, Роза к Эмили, Тони к Саиду, а тем временем «Адлер» бросало, как игрушку в руках бушующего подростка, в разные стороны. Время от времени одна из девочек зеленела и, зажимая рот рукой, бросалась к ведру или к тазику для стирки, и ее выворачивало наизнанку. Эмили тоже ужасно тошнило. Только Саида, казалось, никакая качка не берет.

Когда отовсюду полилась вода, они испугались. Капало с потолка, текло по стенам. При каждом наклоне судна настоящий водопад низвергался через порог.

«Прошу тебя, всемилостивейший Боже — Аллах… Пощади нас! — молилась Эмили про себя, прижимая к себе детей так крепко, как только могла. — Пощади моих детей! Не дай нам всем погибнуть — не сейчас, только не сейчас, не рядом с Занзибаром. Позволь мне еще раз увидеть родину, прежде чем ты призовешь меня к себе!»

Хотя офицеры и успокаивали ее, что внизу они в безопасности и для беспокойства нет повода, сейчас в эти слова верилось ей с трудом. Вода была повсюду, она проникала через все люки и иллюминаторы; даже парусина, натянутая над палубой, не могла справиться с ней. Водой пропитались все чемоданы и ящики комодов, и все их содержимое промокло насквозь. Из одежды, что была на них, не осталось ни одной сухой нитки. Ночь они провели в офицерской кают-компании под раскрытыми зонтами, с которых вода стекала на одеяла и тюфяки.

Однако постепенно погода улучшилась, так что можно было убрать парусину, и только немного воды еще оставалось на палубе. Лейтенант Домбровски велел установить для Эмили и детей палатку на одной из надстроек, в которой они смогли проводить, по крайней мере, несколько сухих часов в день. А когда ночные туфли Эмили от соленой воды стали совсем непригодными, он одолжил ей свои.

С каждым часом волны слабели и успокаивались, солнце появилось на ошеломляюще голубом небе. Было так жарко, что расстеленные на палубе мокрые вещи высохли в одно мгновение. Даже глубокий золотистый свет, который предвещал скорый заход солнца, был теплым.

— Фрау фон Келер!

Эмили как раз расправляла высохшие рубашки Саида. Она повернулась и отвела со лба прядь волос. Домбровски стоял на носу корабля и махал ей рукой:

— Идите ко мне! Я хочу вам что-то показать!

Эмили стало любопытно, и она подошла к поручням. Он указал ей рукой на небольшое возвышение далеко в воде, как будто окаймленное чем-то светлым и с темно-зеленой верхом.

— Вы узнаете? Это Пемба!

Пемба. Островок, который входил в состав Занзибара. Там она никогда не была, и только раз маленькой девочкой видела его издали, когда стояла как-то на берегу, с Меджидом — и когда они и подозревать не могли, что однажды расстанутся, да еще таким образом…

— Мы еще сегодня доплывем до Занзибара? — спросила Эмили, и сердце заколотилось у нее в горле.

Лейтенант кивнул.

— Примерно через три часа. Но до того уже стемнеет, а вход в гавань из-за песчаных отмелей опасен. Однако мы сумеем бросить якорь у Северного мыса, а рано утром вы сможете увидеть остров.

Недвижима, Эмили стояла у поручней и смотрела, как приближается Пемба. И стояла до тех пор, пока сумерки не окутали остров.

— Мама! Мама! Мама, просыпайся! Мама, вставай! Мы уже на якоре у Занзибара!

Еще окончательно не проснувшись, Эмили подскочила, и все три ее чада, еще в ночных сорочках, крича и расталкивая друг друга, потащили ее из каюты и почти выволокли на палубу. Она едва успела набросить на себя утренний халат.

Было еще очень рано, голубой свет начинал смешиваться с золотым, дул легкий бриз, тут же заигравший с ночной сорочкой и халатом Эмили, с ее распущенными волосами, в которых кое-где засверкала первая седина.

Не веря себе, она затрясла головой, широко раскрыла глаза и уставилась на белый песок с набегавшими на него ярко-голубыми волнами.

Это был Занзибар , каким она его помнила. Каким всегда носила в своем сердце.

Дети ее вдруг затихли и обняли ее, будто знали, что значит для нее этот миг.

Слезы выступили у нее на глазах, она быстро повернулась, торопливо сбежала вниз и помчалась в каюту, где бросилась на пол и лбом коснулась пола.

— О, Всемогущий Аллах, — шептала она, рыдая, и слов за рыданиями почти не было слышно. — Благодарю тебя тысячу раз!

Память — единственный рай, из которого нас не могут изгнать.

Жан Поль

Занзибар. Начало августа 1885 года

— Что нового тебе удалось разузнать о нашем таинственном корабле?

Доктор Джон Кирк, вот уже десять лет как генеральный консул Великобритании на Занзибаре, был весьма обеспокоен. О скором прибытии германской эскадры — как средстве давления на султана — он был уже извещен; однако небольшое судно под германским флагом, которое четвертый день появлялось в виду порта, бросало якорь на положенном расстоянии от берега и дожидалось темноты, когда можно было передавать световые сигналы, что он и делал. После этого судно исчезало, чтобы на следующее утро занять прежнюю позицию. Судно стало для Кирка неразрешимой загадкой.

— На корабль меня не пустили, — на суахили пожаловался занзибарский мальчишка, нанятый консулом за несколько рупий, чтобы тот на рыбачьей лодке подплыл к пароходику и разузнал, что там творится, и бойко добавил по-английски: — Сэр . — И продолжил на родном языке: — Но я успел увидеть, что на корабле прячутся три женщины, сэр! Я видел их юбки. — Широкая ухмылка на коричневом лице обнажила несколько белых, необычно крупных верхних зубов. — Я видел их ноги!

Кирк выдвинул нижнюю челюсть и задумчиво поскреб растрепанную, цвета пламени бороду, на которую вот уже семнадцать лет после свадьбы жаловалась его жена Хелен: он якобы скребет ее, как щетину. Однако недовольство жены не стало для мужа поводом сбрить бороду и не послужило препятствием для самой Хелен — у четы Кирк было шестеро детей — один сын и пять дочерей.