Император. Гибель царей - Конн Иггульден

Рений спокойно посмотрел на трибуна, а потом ответил:

— Сейчас не время для ссор, парень. День набора в этом году уже прошел, лишних людей еще для одного легиона уже не будет. Вам надо прекратить выпячивать грудь друг перед другом и помириться.

Юлий раздраженно фыркнул:

— Бога ради, Брут, что мне теперь делать? Перворожденный не может иметь двух командиров, а мои люди поклялись в верности мне. Я собрал их по глухим деревням и сделал из них легионеров. Ты не можешь ожидать, что я передам своих солдат другому командиру после того, через что нам пришлось вместе пройти.

— Я думал… ты больше других хочешь, чтобы Перворожденный опять набрал силу.

— Как трибун я имею право набирать для тебя солдат. Я пошлю людей по всей стране. Клянусь, мы восстановим Перворожденный. Марию я должен столько же, сколько и ты, если не больше.

Брут пытливо посмотрел Цезарю в глаза, словно оценивая его искренность.

— Но ты собираешься создавать еще и свой легион? Будешь претендовать на то, чтобы в списки было включено еще одно наименование? — напряженным голосом спросил он.

Юлий колебался, а Рений прочистил горло перед тем, как заговорить. Привычка многолетнего послушания заставила их ждать.

Однорукий посмотрел Цезарю в глаза.

— Верность — редкое качество, мальчик, но Марк рисковал для тебя жизнью, когда вернул Перворожденный в списки. Люди вроде Катона выступают сейчас против него. Нет никакого конфликта. Перворожденный — твой легион, неужели ты не понимаешь? Волки могут принести новую клятву и при этом оставаться твоими солдатами.

Юлий смотрел на двух товарищей: это было похоже на взгляд в детство.

Он неохотно покачал головой и проговорил:

— Двух командиров быть не может.

Брут уставился на него.

— Ты хочешь, чтобы я присягнул тебе? И передал командование?..

— Как еще ты сможешь быть моим мечом, Марк? Но я не могу просить тебя отказаться от должности, о которой ты всегда мечтал. Это слишком.

Юлий мягко взял товарища за руку.

— Нет, — пробормотал Брут, внезапно приняв решение. — Это совсем не важно. Мы связаны старыми клятвами, и я всегда говорил, что сразу явлюсь, как только ты меня позовешь. Ты ведь зовешь меня сейчас?

Цезарь глубоко вздохнул, оценив жертву друга и чувствуя, как заколотилось в груди сердце.

— Я зову тебя, — ответил он спокойно.

Брут кивнул.

— Тогда я связываю себя с твоими Волками, и с сегодняшнего дня мы начинаем воссоздание Перворожденного.

Оставив с собой только пять человек, Юлий шел по многолюдным улицам к месту встречи, назначенной Тубруком.

Настроение у него было прекрасное. Дом дяди теперь принадлежит ему, его охраняют двадцать солдат. Что еще важнее, проблема Перворожденного тоже решена. Цезарь молча благодарил Брута и Рения за верность. И все же где-то в глубине души какая-то его часть говорила, что в конечном итоге Юлий манипулирует их любовью к нему так же хладнокровно, как это могло быть с любым врагом. Цезарь говорил себе, что другого выхода нет, но внутренний голос не успокаивался.

Недалеко от дома Мария Юлий легко нашел мастерскую Таббика. Когда он подошел ближе, его переполнило волнение. Цезарь не видел Александрию со дня своей свадьбы и сначала не решился спросить Тубрука, выжила ли она в той ужасной бойне, последовавшей за его уходом из города.

Протянув руку к двери, Юлий заколебался, почувствовав знакомую нервозность, которую всегда ощущал в ее присутствии. Он удивленно покачал головой, узнав это чувство, потом вошел в дом, оставив своих людей снаружи.

Александрия стояла в нескольких шагах от двери. Она повернулась поприветствовать нового посетителя и радостно засмеялась, увидев Цезаря. Это было простое удовольствие от встречи со старым знакомым. Шею девушки охватывало золотое ожерелье. Рядом работал Таббик.

У Юлия защемило сердце, когда он увидел девушку. С золотым украшением она, казалось, приобрела самоуважение и достоинство, которых у нее раньше не было.

— Ты прекрасно выглядишь, — сказал он, закрывая дверь.

— Это потому, что рядом со мной теперь Таббик, — просто сказала Александрия.

Мастер что-то пробормотал, оторвавшись от работы, посмотрел на человека, вошедшего в магазин, и выпрямился.

— Вы покупаете или продаете? — спросил он, снимая с шеи Александрии ожерелье.

Цезарю стало жаль, что он делает это.

— Нет, Таббик. Юлий мой старый друг, — сказала девушка.

Ювелир кивнул.

— Один из тех, кто присматривает за Октавианом?

— У него все хорошо, — сказал Юлий.

Таббик усмехнулся: ему не удалось спрятать довольную улыбку.

— Я рад этому, — сказал он спокойно и ушел куда-то в глубь мастерской вместе с ожерельем, оставив их одних.

— Ты похудел, Юлий. Неужели твоя красавица жена тебя плохо кормит? — простодушно спросила Александрия.

Цезарь засмеялся.

— Я вернулся только пару дней назад и занял старый дом Мария…

Александрия удивленно распахнула глаза.

— Быстро это у тебя получается, — сказала она. — Я думала, там живет советник Суллы.

— Так оно и было. Я обращусь в суд, чтобы официально закрепить за собой дом. Это даст возможность отстоять в городе честное имя Мария.

Улыбка исчезла с лица девушки. Александрия опустила голову и стала теребить фартук, наматывая его на пальцы.

Юлию хотелось подойти к ней, но усилием воли он заставил себя остаться на месте. Его поразило, что он почувствовал влечение к девушке, как только вошел в магазин.

Ты женатый человек, твердо говорил себе Цезарь, и тут же вспыхивал, едва она поднимала на него глаза.

— Итак, зачем ты пришел в нашу скромную маленькую мастерскую? Сомневаюсь, что для того, чтобы повидать меня.

— А почему бы и нет? Я был рад услышать, что ты выжила. Мне сообщили, что Метеллу убили.

Как это всегда бывало, в разговорах с Александрией Юлий начинал что-то мямлить, с трудом подбирая слова, и от этого злился.

Девушка повернулась к нему, сверкнув глазами.

— Я никогда бы не оставила ее, если бы знала, что она собирается сделать. Она стала жертвой — такой же, как и те люди, которых убил на улицах негодяй Сулла. Мне очень жаль, что он быстро умер. Хотелось, чтобы его смерть была долгой и мучительной…

— Я ничего не забыл, хотя в сенате, похоже, не желают вспоминать прошлое, — заметил Цезарь горько.

Они обменялись понимающими взглядами, вспоминая тех, кого потеряли; близость между ними, основанная на общей памяти, оказалась сильнее, чем можно было предположить.