Ричард Длинные Руки - гранд - Гай Юлий Орловский

– А раньше не было? – спросил я.

– Нет, – прошептал он, хотя русалка от нас за пару сот ярдов. – То ли войну предвещает, то ли про вас услышала…

– Сплюньте, сэр Торкилстон, – сказал я сердито. – Мне только рыбного не хватало! И так что обо мне только не думают, а я ж почти овечка.

– А чего ж она вдруг?

– Да просто дура, – пояснил я авторитетно. – Хоть и русалка, но женщина же?.. вылезла вот и даже сама не знает, чего вылезла!

Он подумал, сказал озадаченно:

– Ну… вообще-то… да…

Я оглянулся на русалку, не сбавляя шага.

– И вообще не жалую трусов…

– Трусы… – Он взглянул с непониманием. – Ваша светлость?

Я сказал раздраженно:

– Да это все те, которым и хочется, и колется. Им всегда жаждалось и бессмертия, и абсолютного здоровья, и всего-всего, что обещал прогресс, но они постоянно мешали ему своими дурацкими «а вдруг это отразится на будущих поколениях?», «а вдруг у меня волосы в носу вырастут?», «а это ж химия, а она вредная»… и всячески тормозили придирками, запретами и расследованиями. Вот и здесь, когда одни полностью превратились в нечто новое… эти же все делали с оглядочкой. Так и остались наполовину теми, приспособленными, а наполовину в старой форме людей…

Он тоже оглянулся, но русалку уже скрыл поворот.

– А каковы те, что ушли вперед, как вы говорите, решительнее?

Я пожал плечами:

– Да кто знает. Думаю, не прошли, а пробежали долгий путь перевоплощений, изменений, переделки организмов. А это ретрограды. Такие могут жить в океанах, конечно, но плавают намного хуже рыб… как мне кажется. Но для нас это все важно! Нужно думать о себе, так как именно мы сейчас на острие прогресса. И вся вселенная смотрит с надеждой именно в нашу сторону.

Он посмотрел на меня с опаской.

– Почему у меня всегда мороз по спине, когда вы такое говорите?

– Какое?

– Непонятное, – ответил он, – и страшное.

– Потому и страшное, – объяснил я, – что непонятное. А как только станет понятным…

Тараскон большой и шумный город, но самым южным краем он спускается к морю, и великолепный, но запущенный сад подобрался чуть ли не к воде, только широкая полоса пляжного песка не позволила деревьям войти в воду и попробовать там ловить рыбу.

Пришлось даже вырубить особенно настырных, а на их месте расположились склады, а еще по краю участка провели широкую дорогу, по которой одна за другой двигаются тяжело груженные подводы…

Огромный дом Амелии как будто стал еще больше, но это просто чувствуется рука Торкилстона: где-то поправил сам, что-то отремонтировали за плату, повеселевшая Амелия посадила роскошные цветы вдоль дорожек в саду, а к дому мы шли между двух рядов красивых оранжевых и красных цветов, это все, что я в них понимаю: цвет и размер.

Амелия увидела нас в окно и выскочила навстречу. Мы обнялись на крыльце, я поцеловал ее в щеку, обнял обоих за плечи и повел, как хозяин, в дом, где однажды разыгралась достаточно кровавая битва.

Не знаю, усталость ли как-то дала себя знать подсознательно, или же я в самом деле истосковался по теплу и уюту, но когда прибежали дети, я для них тот самый герой, что спас их маму и привел дядю Торкилстона, на столе появились обычные суп и каша, но приготовленные не безликим посетителям в харчевне, а заботливыми женскими руками для своих, я как-то раскис и с блаженной улыбкой погрузился в приятное ощущение отдыха и полного покоя, когда все и везде хорошо, просто прекрасно, и нет никаких угроз…

Лишь когда из окна пал на столешницу грозный отсвет багрового заката, я вздрогнул, смущенно поднялся, снова обнял их и поцеловал Амелию.

– Честное слово, – сказал я искренне, – никогда мне так тепло, уютно и хорошо не было, как у вас!.. Увы, я уже и гранд…

Амелия охнула испуганно, а Торкилстон вытаращил глаза.

– А это еще что?

Я усмехнулся.

– Титул. Пришлось взять, без него не допускали до работы.

Он покрутил головой, лицо стало озабоченным.

– Господи, ну нельзя же столько на себе тащить…

– Приходится, – сообщил я и, повернувшись, сбежал с крыльца.

На обратном пути я на ходу проверил склады, посмотрел бараки, в которых живут плотники и столяры, меня уже ждал монах Меанис, продрог на ветру, явно не думал, что проторчу у друзей целый день.

– Ваша светлость, – сообщил он, – для вас приготовили вот этот домик. Здесь все чисто, пол вымыли горячей водой, столы выскоблили, там есть чернильница и перья на всякий случай…

– На какой случай? – спросил я. – Чтобы перьями в горле щекотать?.. Эх, святая симплиатас… Ладно, иди. Придет, этот… как его…

– Кристиан Аштон, ваша светлость?

– Да, гони этого Криса сразу ко мне. Скажи я вельми гневен из-за потерянного в праздности дня и хочу все наверстать.

– Будет сделано, – крикнул он уже обрадованно, никаких разносов с моей стороны, умчался, взбрыкивая на ходу.

Я слышал его вопли, чтоб немедленно корабельного мастера к его светлости, и чтоб с чертежами, и чтоб побыстрее, его светлость уже изволит ждать, а такое недопустимо…

Через узкие окна бойницы видно далекий берег, а за ним полоску воды, доносится стук молотков и молотов, звуки пилы, бодрые крики рабочих.

За моей спиной скрипнула дверь, я резко обернулся. Порог переступила молодая женщина в холщовой мужской рубашке с закатанными по локти рукавами и длинной юбке до пола. Рубашка застегнута под самое горло, несмотря на жару, но ниже оборваны две пуговицы, и в разрезе проглядывает белое нетронутое солнцем тело, даже краешек груди.

Однако в ее руках длинный рулон плотной бумаги, и я уставился на его хозяйку. Интересное лицо – с настолько расширенной нижней челюстью, что углы торчат в стороны, странное впечатление, но не отталкивающее, а просто необычное, зато создает впечатление злобной неуступчивости и свирепого характера.

Я продолжал смотреть на нее, она присела в поклоне, но не склонила голову, а следила, куда я вперил взгляд.

– Леди… – проговорил я наконец.

– Крис Астон, – договорила она.

Я пробормотал ошалело:

– Так вы… женщина?

Она с интересом посмотрела мне в лицо и откровенно проследила за моим взглядом.

– И как вы догадались? Неужто по моим сиськам?

Я отступил на шаг, а то ее запахи уж начали проникать в мое тело, заставляя его выходить из подчинения.

– Признаться, – произнес я, – до сих пор не могу поверить, что женщина…

Она прервала язвительно-вежливо: