Матрица войны - Александр Проханов

Повесив зеркало, он принялся за книжную полку. Снял и перенес в кабинет книги по военному искусству, политические трактаты, мемуары разведчиков, военных, политиков. На освободившееся место поставил альбомы по искусству: художников Возрождения, русскую икону, Сурикова, Врубеля, Петрова-Водкина. Спрятал подальше Босха, замуровал его в толщу книг. Пускай она вечерами под лампой, под мягким абажуром, перелистывает страницы, а он издали, из кресла, станет за ней наблюдать, угадывая, что она видит. Ангелов Джотто, или псковскую Параскеву Пятницу, или ночные чертополохи Врубеля, или «Купание красного коня».

Он остался доволен. Поставил на стол хрустальную вазу, чтобы в ее комнате постоянно находились цветы.

На другой день направился к ней. Нес свою тайну, зная, что о ней не обмолвится, приберегал ее, как сюрприз.

Она появилась все в том же фиолетовом пончо. Подняла на него глаза, торопилась к нему. Еще издали он заметил, что лицо ее утратило бледность, на нем обозначился румянец, губы были приоткрыты. Она казалась взволнованной. В руках у нее был альбом для рисования.

– Смотри, – сказала она, едва поздоровавшись. Уселась рядом, торопливо открыла альбом. – Все эти два дня рисовала.

Первый рисунок поразил его. Среди темной неодушевленной Вселенной зародилась яркая животворная сердцевина. Сияющее золотое яйцо, разгоравшееся, испускавшее из себя концентрические окружности жизни, словно круги на воде, возмущенной внезапным ударом. От этого таинственного удара, от прикосновения Бога началось колебание мира, вибрация Мироздания. Потекли разноцветные волны, все дальше от центра, одухотворяя черно-лиловый безжизненный мрак, проникая в отдаленные окрестности мира. И хотелось понять, кто нанес этот животворный удар. Как далеко расплывутся волшебные волны.

– Ну как? – спросила она. – Нарисовала сразу, как ты ушел.

Она перевернула страницу. На ней было нарисовано серебристое светило, повисшее в черно-синем пространстве. Напоминало луну в мертвенно-металлическом свете. Забытый Богом, сотворенный небесный плод, оторвавшийся от живой пуповины, плавающий в пустой безбрежности. В эту луну, острое, как гарпун, стремительное, как разноцветная комета, радужное, как павлинье перо, вонзалось острие. Пробивало застывшую оболочку, проникало внутрь. Жалило, оплодотворяло, вбрасывало в белую, мертвенную материю яркий пучок энергий. И металлическое неживое светило начинало жить, трепетать. В нем появлялся зародыш. Оно взбухало. В черно-синей вселенской ночи разгоралась заря, сулившая бесконечные рождения, бесчисленные превращения, среди которых, быть может, были задуманы он и она, его нежность, его страдание. Все предвосхитило небесное семя, упавшее в лоно планеты.

– А это нарисовала ночью. Это мне приснилось. Вышла в коридор, где горел свет, и зарисовала, что запомнила!

Новая страница с рисунком. Вселенная, как огромная клумба, в бутонах, цветах. Сияют светила и луны. Лучисто летят метеоры. Вспыхивают планеты и звезды. Все мерцает, искрится, словно в огромной дворцовой зале поставлена новогодняя елка. Гирлянды, стеклянные птицы, небесные рыбы и звери. Мир населен бессчетными жизнями, осмыслен, прекрасен. В нем действует Великий Художник. Это он развесил стеклянные шары, окружил их дыханием. Он раскачивает ветви небесного древа, на котором колышутся дивные плоды и соцветия. Он поместил в самом центре Вселенной семиконечную золотую звезду, от которой летит в бесконечность радиация жизни. Зажигает другие звезды, сотворяет солнца и луны. Наполняет мир негаснущей многоцветной зарей.

Белосельцев смотрел, пораженный. В ее душе помещалась Вселенная. Она, Даша, облетала Вселенную. Опускалась на другие планеты. Видела иные миры и жизни. Ее рисунки были рассказом о виденном. Она побывала там, куда не достигали космические ракеты и спутники, куда не проникала радиоволна телескопа. Как ангел небесный, она ныряла из зари в зарю, перелетала с планеты на планету. Он, умудренный, проживший жизнь, повидавший континенты и страны, прочитавший множество книг, был немощней и слабее ее. Она ведала нечто, чего он был лишен изначально. Она была не просто талантлива. Она была наделена божественным даром. Этот дар делал ее жизнь здесь, на земле, временной, мимолетной. Она принадлежала к иным мирам и в эти миры стремилась. Случившееся с ней несчастье, причиной которого он стал, объяснялось несовпадением ее божественной сути и его земной ограниченности.

– Посмотри, я это видела, когда глядела сквозь ресницы на лампу. Просто зарисовала.

Он изумился открывшейся ему геометрии. Дуги, треугольники, ромбы, напоминавшие глаза Джулии. Окружности, вписанные одна в другую, с единой точкой касания, разлетающиеся, как движение звука. Сложные перекрестья, из которых исходили лучи. Траектории, по которым кружили планеты. Эллипсы, по которым летали кометы и метеоры. Сложные параболы, описывающие гравитацию мира. Это была теорема Вселенной, пифагорейская музыка сфер. И еще иная, неэвклидова геометрия, описывающая другие миры, искривление пространств, движение светового луча сквозь Вселенную. Он поражался этим божественным знаниям, которые добывались людьми на протяжении всей истории, а ей открылись, стоило ей лишь прищурить глаза, стиснуть свои перламутровые ресницы. И на этих ресницах начертана божественная геометрия мира, по которой Творец сконструировал свое мироздание.

И среди этого учебника геометрии он вдруг увидел рисунок. Ядовито-зеленый, разлохмаченный по концам крест, словно газовые горелки, в которых сгорает медь. От креста во все стороны расходятся пурпурные облачка, как разрывы зениток. В центре креста огненно-желтое солнце, на котором слепой нашлепкой вписан черный квадрат. Грозное распятие, помещенное в центр Вселенной, на котором вместо Спасителя прибит зловещий квадрат Малевича.

Белосельцев испугался. Точно такой же крест он видел на Поклонной горе во время затмения. Его ясновидящий взор пробился сквозь тусклый туман, вознесся в лазурь и там увидел знамение. Даша его тоже увидела. Это не было его фантазией и бредом. Это была реальность, открывшаяся им обоим. Причина их несчастий. Та часть жестокой Вселенной, где она побывала, принесла несчастье на землю.

Он перевернул страницу. И там опять были дивные зори, разноцветные волны, из которых рождались миры.

– Тебе нравится? – спросила она.

– Очень… Никогда такого не видел…

Он не умел объяснить свои чувства. Он обожал ее, страшился и преклонялся. Наслаждался соседством и близостью с ней. Она вернулась из космических странствий, куда поднялась из ночной больничной кровати. Облетела Вселенную и снова сюда вернулась. Ее душа побывала в странствии, куда снарядил ее Бог. Богу было угодно направить ее туда, угодно было показать устройство бесконечного мира. Бог ее к чему-то готовил. Выбрал из бесчисленных женщин, поднял на длань и обнес Вселенную. Он готовил ее к великому таинству. Быть может, нынешней ночью звякнет больничное окно, и к ней в палату вместе с ветром влетит острокрылый ангел. Протянет ей красную розу и скажет: «Господь с тобою!» Она зачнет от Духа, и родится от нее дивный младенец. И он, Белосельцев, как Иосиф, не муж ей, а хранитель. Здесь, в России, от его любимой и ненаглядной родится Спаситель, совершится Второе Пришествие. Среди русских озер и лесов, белых румяных снегов. И он, Белосельцев, первый поклонится Ей и Младенцу. Понесет младенца в купель.