Давай никому не скажем - Агата Лель

Я тратила свои деньги, чтобы вот эти напивались и портили чужое имущество?

Хотелось поднять мать за грудки и вытрясти из неё всю дурь, растолкать храпящего алкоголика и выкинуть взашей на улицу. Закрыть дверь, заколотить окна, сменить замки, и никого не впускать! Бутылки, окурки, пьяные чужаки… Так жить нельзя! Неужели они сами не видят, что это дно?

Невозможно! Надоело так жить! Надоел этот свинарник! Всё, не могу так больше!

Забежав в свою комнату, достала из-под кровати чемодан, раскрыла, и принялась вынимать с полок одежду, хаотично запихивая тряпки в чемодан. Платья, джинсы, бельё… Следом пошли вешалки с пиджаками, куртка, пальто… На полу уже высилась пёстрая гора одежды, а я всё продолжала в безумном состоянии опустошать полки.

Сейчас же уеду отсюда, куда угодно! Сниму номер в гостинице, переночую на вокзале. Нет больше сил смотреть на это всё!

Взял стул, залезла наверх и вытащила спрятанную за постельным бельём коробку из-под обуви. Старые открытки, вырезанные заметки газет, какие-то памятные безделушки из детства. Конверт! Где конверт с деньгами?

Сбросив с кровати сваленные в кучу смятые футболки, вытряхнула содержимое коробки на одеяло. Вот она, бумажка с выведенной красными чернилами накопленной суммой. Каждый раз, докладывая деньги, я переписывала цифру, радуясь, что она растёт, а не уменьшается.

Трижды переворошила рассыпанные мелочи.

Конверт с деньгами исчез.

Не помня себя, выскочила из комнаты и, не церемонясь, грубо растолкала мать. Та с большим усилием приняла вертикальное положение и, непонимающе моргая, уставилась стеклянными глазами.

— Где деньги? — стараясь держать себя в руках, прошипела я.

— К-какие деньги? — обдав волной тошнотворного перегара, пролепетала она.

— Мои деньги! Из коробки!

— Не знаю я ничего, ничего не брала я, — забубнила, явно испугавшись. — Ко-оль, Коль… — толкнула сожителя в бок. Тот лишь что-то хрюкнул, больше ни на что не реагируя.

— Деньги лежали в моей комнате! Наверху! В коробке! — прокричала ей в лицо, будто выплёвывая каждое слово. Руки трясло мелкой дрожью, в горле пересохло.

— Не видела, не брала! Коля! Коль! — повторяла как заведённая мать, расталкивая невменяемого любовника. Щёки и шея покрылись алыми пятнами, глаза бегали, выдавая очевидную ложь.

Впервые в жизни мне захотелось ударить собственную мать, и стало страшно от подобной мысли.

— Это же были мои деньги… на дом… — губы задрожали. Медленно села на табурет, уставившись на испорченный палас.

Два года я копила эту сумму, откладывала каждую копейку ущемляя себя во всем. Ездила по всей Москве, обучая избалованных деток столичных толстосумов. И вот так, разом, потеряла всё, что имела.

Теперь стало ясно, откуда столько дорогой выпивки, закуски, новая одежда… Дура! Как же я сразу не догадалась! Надеялась на порядочность родных людей. Мы же не чужие, она же мать!

Надо было положить деньги на книжку сразу же, а я всё откладывала на потом. А теперь всё… Как теперь быть? Что делать? А как же дом, моя мечта…

Слёзы жгли глаза, я вытирала их рукавом, размазывая тушь. Мать в полголоса причитала, не оставляя попыток разбудить Колю.

У меня нет дома, нет денег, и я скоро останусь без работы. Мать меня ненавидит, сестра видит во мне врага, директор вставляет палки в колёса. Есть Ян… Но ведь никто и никогда не даст нам быть вместе.

Кажется, теперь я начинала понимать, почему спиваются люди. Они просто устали, перестали бороться.

Не знаю, сколько я так просидела. Мать уснула, неудобно привалившись к подлокотнику дивана, а я сидела напротив, утирая слёзы и жалея себя.

Потом поднялась, положила в чемодан все самое необходимое и, так и оставив в своей комнате хаос из разбросанных вещей, молча покинула коммуналку.

* * *

— Иванникова? Ты чего тут делаешь? Господи, что это с тобой? — Инна стояла на пороге своей квартиры, в домашнем халате и смешных тапочках с меховыми помпонами.

Половину её головы украшали термобигуди, на лице маска из чего-то белого, с налепленными дольками огурцов.

— А… что со мной? — глупо спросила я.

— Ну у тебя всё лицо в разводах туши! Ты так в транспорте ехала, что ли?

Безразлично пожала плечами. Я бомж, нищая и безработная, какое мне дело до разводов какой-то туши?

— Проходи же скорее, чего стоишь, — Инна посторонилась, помогая мне затащить чемодан.

— Ну дела-а, — протянула Инна, дослушав до конца мою сбивчиво рассказанную историю.

Выдала практически всё: о расставании с Тимуром, правда, не назвав истинную причину разрыва, об украденных деньгах, о разговоре с Курагой, опустив лишь деталь о Заболоцком.

— Да ты пей чай, пей! И коньяк подливай! Да не жалей ты, чего накрапала как кот наплакал, — Инна от души плеснула янтарной жидкости мне в чашку.

Мы сидели за столом в её маленькой уютной кухне, где кругом кружевные салфетки, забавные солонки и сахарницы, вазочка с конфетами в центре стола. Среди этих милых сердцу мелочей, таких обыденных, и таких для меня недоступных, я чувствовала себя ещё более несчастной.

Не нужны мне миллионы долларов на счету, богатые ухажёры, заграничные путёвки. Я просто хочу жить спокойной жизнью, в своём маленьком доме. Встречаться с парнем, который мне нравится, и не бояться осуждения окружающих. Я хочу кружевные салфетки и вазочку с конфетами.

Инна, слегка захмелевшая, качала головой, честно пытаясь войти в моё положение. Остатки бигуди плавали в остывшей воде на дне ковшика — волосы до конца она так и не накрутила.

— Ситуация, конечно, патовая, врагу не пожелаешь. А точно это мать стащила?

— Или мать, или алкоголик её. Больше некому. Не Ника же, — отпив горький чай с коньяком, поморщилась, ощутив разлившееся внутри грудной клетки жгучее тепло.

— Да уж… Я попрошу бабулю, может, она как-то войдёт в твоё положение и подождёт деньги ещё пару месяцев, а ты потом заработаешь и…

— Инна! Очнись! — перебила, невесело усмехнувшись. — Я эти деньги два года копила, впахивая на двух работах и во всем себе отказывая. Я не заработаю здесь столько за пару месяцев, даже если буду с утра до ночи стоять на панели.

— Нет, но на панели так-то неплохо зарабатывают…

— Инна! — возмутилась я, и мы обе рассмеялись.

— А к Тимуру вернуться? Совсем без вариантов?

— Без.

— А может, тот, из-за кого ты от Тимура ушла, чем-то поможет?

— Да нет у меня никого! — возразила, осознав, что подруга меня уже давно раскусила.

— Ой, брось! Я же вижу, как у тебя глаза светятся! Даже сейчас, стоило только о нём упомянуть, ты буквально расцвела. Так кто он? Я его знаю? — заговорщицки подмигнула Инна, и даже голос понизила, будто кто-то нас мог услышать.