Давай никому не скажем - Агата Лель

— Это она!

— Упс, попали.

Я не видела его лица, но знала, что он улыбается. Забавно ему! Господи, какой же он всё-таки ещё мальчишка.

— Ничего смешного! Она не должна тебя видеть! — прошипела, ковыряясь в карманах.

Ключи со звоном упали на пол, и пока я вслепую шарила ладонью по пыльному бетону, пока отыскала потерю, Ян куда-то незаметно испарился.

Инна уже поднялась на последний пролет, но, услышав шуршание у своей двери, видимо, остановилась. Стук каблуков стих.

— Это я. Никак не найду в темноте замок, — подала голос, отражаемый от стен звонким эхо.

— Блин, Иванникова, я тут чуть коньки не откинула! — выдохнула подруга, легко забежав наверх. — А ты чего тут торчишь?

— Тебя ждала, — ляпнула первое, что пришло в голову. Глаза уже привыкли к темноте, и я попыталась разглядеть Яна в углу за мусоропроводом. Больше спрятаться тут негде. Ну не в воздухе же он испарился в конце концов!

— Гуляла что ли? Ну и правильно! — пьяненькая Инна зашуршала ключом, пытаясь попасть в замочную скважину. — Пойдём, я нам ещё коньячка принесла.

— Мне, пожалуй, хватит.

— Ну это уже я сама решу. Сегодня ты моя гостья, и степень опьянения определяю тоже я, — Селиванова хихикнула, и открыла-таки дверь.

Жёлтый прямоугольник света осветил лестничную клетку: Яна нигде не было.

Надавил на звонок, прислушиваясь к звукам за забором. Лязгнула цепь, раздалось тихое рычание пса.

Наконец зашуршали шаги, и Бес, не снимая цепочку, приоткрыл дверь.

— А, это ты, — посторонился, пропуская, после чего задвинул засов. — Один?

Вопрос удивил, обычно ему всё равно, кто и с кем к нему ходит.

— Один.

— Горшок здесь, — осведомил Бес, мягко ступая по раскисшей после дождя тропинке.

— Да мне плевать. Я к тебе по личному воппосу, дело есть.

— Ну пошли, — бросил на меня беглый взгляд, пропуская вперёд.

Проходя мимо тускло освещённой комнаты, мельком заглянул внутрь: в кресле с блаженной улыбкой дремал Паровоз, за столом, тихо матерясь, пацаны пили пиво и рубились в нарды. В углу дивана возились Горшок с какой-то тощей блондинкой. Заметив меня, тот изменился в лице и демонстративно отвернулся.

После того случая с Кариной я был полон решимости отыграться на нём по полной, но сестра с матерью в два голоса умоляли не трогать горе-ловеласа. Поддался на уговоры, пообещал не размахивать кулаками, да и, пораскинув, решил, что с него хватит. Карина тоже хороша: если бы не хотела, не позволила бы напоить себя, и уж тем более не дала бы себя мацать. А раз дала, стало быть сама напросилась. Оба хороши, короче.

В школе мы Горшком тоже не общались: тот отсел к Гриднёву, показательно меня игнорируя. Делал вид, как будто вообще ничего не произошло, будто никого он не трогал и вообще не при делах. Про разбитую губу всем сказал, что что-то там не поделили с пацанами с соседнего района. Всё шито-крыто. Всё, что происходит дома у Беса, остаётся дома у Беса.

Такое поведение Стаса мне было только на руку и, хоть признаваться в этом было стрёмно даже самому себе, в глубине души надеялся, что пока мы в жёстких контрах, спор каким-то волшебным образом рассосётся. Не было и дня, чтобы я не обматерил себя последними словами за тот необдуманный поступок. Месяц неумолимо приближался к концу, и я заведомо знал, что проиграю. Перспектива выставлять себя перед всей школой треплом не грела, но и выигрывать, только для того, чтобы кому-то что-то доказать, я больше не хотел. Слишком сильно всё изменилось с того злосчастного вечера.

— Чего там у тебя? — Бес прислонился плечом к оконному стеклу на летней кухне и, чиркнув спичкой, закурил.

— Короче, мне деньги нужны, — выдал без предисловий.

— Деньги всем нужны, — усмехнулся он, выдыхая сизое облако.

— Мне много нужно, и срочно.

— Когда?

— Сегодня.

— И сколько?

Нашарил в кармане куртки клочок бумаги Яны и протянул Бесу. Света из комнаты едва хватало, но он всё-таки разглядел нацарапанные красной ручкой цифры. Отдал обрывок мне обратно, и молча затянулся, вглядываясь в черноту ночи за окном.

— Мне не вся сумма нужна, кое-что у меня есть. Часть могу возместить часами, — приподнял рукав и обнажил запястье с подаренными дедом "Swatch" на шестнадцатилетие. Бес безразлично мазнул взглядом по моей руке, и снова уставился в окно. — Настоящие, швейцарские. «Ямаха» есть, можно выгодно толкнуть, приставка…

— Ну ты же понимаешь, что у меня не ломбард.

— Понимаю, но больше мне спросить не у кого. К отцу я с этим не пойду, исключено. Я всё верну. На меня дачный участок записан, как восемнадцать стукнет — продам, рассчитаемся.

— Вляпался куда-то? — поинтересовался Бес, оторвавшись наконец-то от созерцания мутного стекла.

— Не я… — рассказывать правду не хотелось, да и надеялся, что Бес, в свойственной ему манере не лезть в чужие дела, не станет допытываться. Он и не стал, внимательно так посмотрел, и как будто всё понял.

— Понятно, — выдохнул он, и выкинул окурок в форточку. — Ладно, тут жди.

Дойдя до конца летней кухни, скрылся за занавеской.

Неужели он хранит такую сумму здесь? Да тут каждый день столько сброда шастает. Поистине бесстрашный малый.

Не было его долго, минут пятнадцать, я уже порядком устал, залипая на ходу, а размеренная болтовня и тихая музыка из открытой комнаты только убаюкивали.

О металлическую штангу звякнули кольца занавески, Бес вышел на веранду, держа под мышкой пыльную банку огурцов. Подойдя ближе, извлёк из кармана свёрнутую пополам увесистую пачку потрёпанных купюр.

— Я быстро верну, ты же знаешь, не кину.

— Меня ещё никто не кидал, — Бес поставил банку на стол, и протянул вырезанную из велосипедной камеры чёрную резинку. — Перевяжи, так надёжнее.

Стараясь не думать о том, каким способом он раздобыл столько денег, положил пачку во внутренний карман куртки. Приятная тяжесть грела душу. Завтра Яна перестанет плакать, разве может быть сейчас что-то важнее этого?

Попрощавшись с Бесом, вышел в холодную звёздную ночь, искреннее надеясь, что все плохие парни сегодня сидят по домам, потому что ввязываться в разборки сейчас не было ни сил, ни желания. Да и ломать носы с такой суммой в кармане вдвойне обременительно.

Добравшись до дома, к счастью, без приключений, уснул, едва уронив голову на подушку.

В семь десять утра следующего дня, спрятавшись в запутанных ветвях стремительно желтеющей акации, дожидался, когда на работу уедет Селиванова. Я точно знал, что рабочий день у неё сегодня с восьми, потому что в восемь у Инны Михайловны начинался урок химии у 11 «Б». Урок, который я благополучно прогуляю.