Во времена Николая III - Борис Юрьев

Фотоальбом и фотография, как доказательства, легли на стол императрицы.

– Подойдите ко мне, – сказала императрица автору книги, – и убедитесь в моей правоте.

Литератор подошел к императрице и стал рассматривать старую черно – белую фотографию.

– Теперь ты убедился? – спросила императрица.

– Есть ли другие доказательства? – спросил автор книги.

– Тебе нужны другие доказательства? Анастасия, находящаяся на четвертом месяце беременности, в целях безопасности была выведена из состава семьи и поселилась в безвестном месте, где ee обвенчали c выбранным принудительно мужем, оказавшимся моложе ее на три года.

– Я внимательно отношусь к вашим словам и советам, – высказался автор.

– Иначе и быть не может. Следует внести коррективы, в соответствии с моими указаниями в книгу, которая должна получиться простой и доходчивой, чтобы всем стало ясно, что Николай II хороший, а Ленин плохой.

– Не лучше ли издать книгу из одного предложения: Николай II хороший, а Ленин плохой.

– Не надо упрощать вещи, до абсурда.

Автор книги в нерешительности стоял, не зная, что ответить. Молчать он тоже не привык.

«Главное не молчать, – подумал он, – пусть сумбурно, но я должен высказаться. Надеюсь, что меня поймут».

– Когда я начинаю писать, я не знаю, чем закончится творение, – сумбурно произнес он фразу, не представляя, какая, льющаяся спонтанно, последует за ней. Мысль, как нить, цепляясь за сонную фабулу, у меня легко перескакивает с предмета на предмет, создавая, из связующих элементов, общую картину. – С затронутой темой дело обстоит еще сложнее. Нередко преподаватель глаголет одно, а слушатель воспринимает сказанные слова с уровня своего сознания и его последующий рассказ, в его интерпретации, в корне меняется и звучит совершенно иначе, чем услышанный. На слушателя не может не оказывать влияние багаж прожитых лет. Я не маленький мальчик и мне давно не тринадцать лет. Я был пионером и комсомольцем и с удовольствием вспоминаю пионерские лагеря и походы. Я не считался комсомольским трибуном и ничего плохого не вижу в комсомоле. Более того, как подмастерье скульптура, я участвовал в создании барельефа Ленина на вершине высокой горы в ущелье.

– Ты состоишь в партии Ленина?

– Бог миловал. На заре трудовой деятельности мой руководитель сказал мне: если ты хочешь делать карьеру, тебе надо вступить в одно место. К счастью, я не занимал высоких должностей, но, без сомнения, стал бы членом партии, если бы достиг кресла крупного руководителя производства.

– В чем заключалась роль подмастерья скульптора?

– Вначале скульптор творил один. Ему доверили в верхней части отвесной скалы высечь барельеф Ильича. Над образом Ленина, чего не каждому позволено, трудился мой приятель, заслуживший своими ранними произведениями право

прикасаться к образу вождя. Он привлек меня к работе в качестве камнетеса позднее, когда очередь дошла до создания и шлифовки звезды из камня, внутри которой располагался барельеф. Место в ущелье долго выбирали. Посовещавшись, заказчики скульптуры, являющиеся партийными функционерами, остановились на воссоздании монумента на самом длинном и прямом участке дороги, откуда, благодаря своим размерам и месту расположения, барельеф хорошо просматривался проезжающими по шоссе пассажирами, вызывая божественные чувства. Вручая договор, заказчики настаивали на воссоздании образа вождя кристальной души, чистого, как ребенок. Открытие монумента предполагалось осуществить к столетию со дня рождения Ленина. Вместе с гонораром, скульптору пообещали награду в виде отчеканенной медали, выпуск которой приурочили к столетию знаменитого юбиляра.

Начались мучительные раздумья над образом, продолжавшиеся более месяца. Одна мысль художника сменяла другую. Наконец, появилось твердое решение создать барельеф, не отличающийся от изображения, запечатленного на ордене Ленина. По первому требованию, рабочие на машине привезли огромного размера брезент и профессионально закрыли от зевак место работы, чтобы при снятии полотна, по окончанию работы скульптора, зрители ахнули от восторга. Вся сложность замысла определялась размерами. Визуально создалось впечатление, что брезентом закрыта половина горы. В просвете между горой и брезентом начал колдовать художник. Он торжественно коснулся зубилом камня и ударил по нему молотком, после чего спустился к дороге и у реки, среди деревьев, раскинул скатерть – самобранку.

– Хорошее начало – половина дела, – потирая руки, заметил он.

Друзья подтвердили жизненность поговорки. У речки, в тени деревьев, на поляне расстелили скатерть-самобранку. Рядом, в мангале, не затухал огонь, распространяя по ущелью запах шашлыка и специй. Они уезжали и вновь приезжали. Вино лилось через край. Пир продолжался. Сидя у прозрачной бегущей волны, в лучах весеннего солнца, друзья наперебой рассуждали о размерах и качестве барельефа, который должен появиться на горе за брезентом. Когда полученный аванс закончился, они уехали и перестали появляться. Скульптор схватился за голову. Времени для создания шедевра не хватало. Оставалось, взяв инструменты, подняться в гору и скрыться за брезентом, ища на ходу, выход из создавшегося положения. Тупо стуча молотком по одному месту камня, он прокричал отрезвляющее «эврика», после чего закипела работа. В назначенный день брезент сорвали. С верхней части горы, в обрамлении круга, из которого исходили лучи огромной пятиконечной звезды, на людей, столпившихся на дороге в ущелье, озорно глядел маленький Володя, хорошо видимый с помощью увеличительного бинокля. Приехавшая государственная комиссия обомлела и возмутилась. Пристыженный скульптор оправдывался, объясняя, что он, как и велели, создавал еще не обремененного заботами кристальной души человека, чистого, как ребенок. Не слушая лепет скульптура, представители государственного аппарата, еще недавно обещавшие торжественно наградить его медалью к столетию со дня рождения Ленина, не сговариваясь, лишили его почестей. О дальнейшей оплате, по договору, не могло идти и речи, посчитав оплаченный аванс вполне достаточным за выполненную работу. Хуже, что с тех пор у моего приятеля долго отсутствовала работа.

Спустя некоторый промежуток времени, на металлической ограде городского парка появились выпеченные шесть орденов комсомола, исполненные в металле. Подмастерье скульптура, он же камнетес, узнал в орденах знакомую руку и понял, что приятель вновь в фаворе и имеет правительственные заказы.

Принцесса Анастасия родилась в конце восемнадцатого века. В начале девятнадцатого столетия, в просторном зале дворца, во главе обеденного стола, покрытого отливающей золотом, светло-жёлтой скатертью, со свисающими белыми узорами ручной работы, вышитыми крючком искусными мастерицами, сидел император. По правую руку от него восседала матушка с сыном, а по левую – шесть дочерей: Анастасия, рожденная до официального венчания отца, приемная дочь и четыре дочери от совместного брака с императрицей. На расшитой скатерти стояло несколько чистых приборов на случай, если одна из дочерей захочет сесть рядом с матерью, но пока никто из них не делал попыток. У маленького цесаревича разболелась голова и он нервничал. Его сестры оставались сидеть напротив, на своих законных местах, соответствующих званому ужину. После завершения обеда, император отозвал в сторону Анастасию, и высказал пожелание переговорить после непродолжительного отдыха, с ней наедине, в кабинете, о неотложных делах. Его мучили горестные муки, связанные с предсказанием предшественника, что страну ждут потрясения и правление заканчивается. Пытаясь найти удобоваримый выход из создавшегося положения, он, поглощенный думами, проследовал по коридору и, войдя в кабинет, сел за рабочий стол. Ему предстояло приготовиться к неожиданностям и найти выход из создавшегося положения. Проскользнувшая мысль отречения от престола не являлась новостью. Подобное случалось ранее в римской империи. Когда один из императоров уехал в провинцию и придворные приехали за ним уговаривать возвратиться на трон, он отвел их в огород и показал прекрасно выращенную капусту, объяснив, что положительные эмоции, получаемые при выращивании овощей, не сравнить с эмоциями, связанными с руководством империей. Подопечные, войдя в положение, оставили в покое императора. Имелся и другой более близкий пример. В кругу семьи ходили легенды, передаваемые из уст в уста, что для одного из предшественников, восседающих на троне, с годами шапка Мономаха становилась все тяжелее. Повышенное внимание к его персоне тяготило, а окружение свиты, контролирующее каждое движение, раздражало. Свободный вздох, без лишних глаз, представлялся свободой. В результате появлялось желание забросить дела и прожить жизнь человека, рожденного на земле для счастья и желающего, естественно закончить свой путь. В глазах людей, жаждущих власти, отречение от престола выглядело сумасбродством. Сподвижники не понимали его. Объявление о добровольном уходе и передача трона, в расцвете сил, законному наследнику, выглядело странным поступком. Повсюду велись разговоры о возможных заговорах и даже свержении монархии, мерещились обагренные в крови руки. Император имел другое мнение. В один прекрасный момент, не хлопая дверью, он вышел из кабинета и остановился в прихожей, похожей на зал, перед развешенными полотнами, отображающими успешные баталии в период его славного правления. Картины предназначались для иностранцев, ожидающих приема, волей – неволей, созерцающих победы государства, его победы, настраивая их на разумный ход переговоров, намекая, что может случиться с ними, строптивыми, если не удастся мирно договориться. На стенах отсутствовали картины, отражающие его устремления об улучшении жизни соотечественников, о чем он пожалел. Император, без сожаления, навсегда покинул дворец. Карета, стоящая у входа, увезла его в никуда. Отныне, новая жизнь не связывалась с государственными заботами.