Красные партизаны на востоке России 1918–1922. Девиации, анархия и террор - Алексей Георгиевич Тепляков

1932 году общался на отдыхе в Кисловодске со знаменитым дальневосточным партизаном Г. М. Шевченко: «Войны он не любит и о своих партизанах вспоминает далеко не лестно. Великая, говорит, была шпана, того и гляди получишь пулю от своего же партизана»[1400].

Довольно типично выглядел конфликт между тувинскими партизанами. В декабре 1919 года у группы командиров в урянхайском отряде С. К. Кочетова возникло сильное недовольство тем, что трофеи, отобранные у семейств белых, «зачисляли в запас отряда, а не выдавали на руки» бойцам: «…Главари недовольства Комрот 3 Пупышев и комвзвод Иванов Василий и Гладышев Тимофей[, претендовавшие] ранее на должность Командира Отряда[,] стали говорить между партизан, что командовать отрядом уже не такая сложная вещь и что они[,] пожалуй[,] с ней бы справились. В общем мирная обстановка и связанное с ней вынужденное бездействие партизанского отряда были основной причиной склоки». Но собрание поддержало Кочетова, постановив главного зачинщика, Иванова, разоружить и изгнать. Однако после покаяния тот был оставлен в прежней должности[1401]. Опасность мирного расслабления подчеркивал и приморский командир В. Е. Сержант: «В боевых операциях снова наступило затишье, и, как во всяком затишье, начались неполадки среди партизанских отрядов, ибо внимание партизан и комсостава не было занято…»[1402]

Репрессивные меры в собственной среде зачастую задевали первых лиц того или иного крупного соединения. Первый командующий партизанским Северо-Канским фронтом, большевик Ф. А. Астафьев (1890–1937), был смещен по обвинению в присвоении золота, награбленного у белых. На штабном заседании сначала командир эскадрона Е. К. Рудаков заявил, что партизанский главком отправил его часть неизвестно куда, затем посыпались другие обвинения. Впоследствии, занимая более скромную хозяйственную должность, Астафьев был отдан партизанами под суд за некие незаконные действия[1403]. Партизан Д. Е. Блынский вспоминал, что на Алтае «суд Главштаба Облакома осенью 1919 года вынес приговор и расстреляли командира батальона[,] заслуженного революционера Юрова, за то что он незаконно убил в штабе партизана»[1404].

Инакомыслие и сомнения в правильности борьбы не приветствовались. Т. Е. Перова вспоминала об одном из лидеров армии Кравченко-Щетинкина – популярном командире Канского полка М. В. Александрове: «Ужасы пережитого, очевидно, не проходили бесследно для такой психики, какая была у Александрова. Он часто задает вопросы близким друзьям о смысле жизни и борьбы, о том, что стоит ли эта борьба тех многочисленных жертв, которые добровольно и с такой беззаветной восторженностью приносятся на жертвенник»[1405].

Весной 1919 года Александров не хотел немедленно выступить с атакой на богатые села Вершино-Рыбинское (имело три кожевенных завода, большие запасы продуктов, обуви, мануфактуры) и Ирбейское ради сапог и одежды для обносившихся Манского и Тальского полков, и А. Д. Кравченко обвинил его в трусости[1406]. Уязвленный Александров спешно атаковал Рыбинское, но в ночном бою дружина и чехи дали жестокий отпор: был тяжело ранен в плечо Г. Шаклейн, начальник главштаба С. Яковлев лишился ноги, не менее дюжины командиров и активных партизан умерли от ран[1407]. Вершино-Рыбинское пришлось оставить уже через несколько часов, но за это время партизаны успели ограбить магазины местных торговцев, забрать у жителей четверть миллиона рублей и вывезти две сотни подвод с добром: «Товар уплыл больше в частные /руки/ котомки охотников легкой наживы, чем в фонд полкового совета». Эту «вакханалию грабежа», согласно Т. Е. Перовой, прекратить было «некогда». Расстроенный мародерством Александров, возвращаясь из Рыбинского, «напился пьяным, как говорят до потери сознания, а позднее выпивка стала чуть ли не профессиональной его чертой» и скоро довела до смерти: уже в конце мая 1919 года М. В. Александров спьяну застрелился и был похоронен в родном селе Перовском[1408] (ныне Партизанское).

Даже для полков одной армии – у Мамонтова, Кравченко – был характерен резкий антагонизм на почве властных амбиций командиров и споров из‐за дележа награбленного: «…среди тальцев, как и везде, велась глухая борьба между группою лиц за обладание командованием». Озлобленные потерями при штурме Рыбинского, партизаны-канцы почти не поделились добычей с остальными полками. Когда часть Тальского полка во главе с А. Т. Ивановым, выступив против белых в селе Семёновка, потерпела «полную неудачу», то после раздоров Иванову предъявили тяжелые обвинения – от пьянства (реального) до взяток. Командующий армией поддержал претензии к командиру полка, после чего принципиального и авторитетного Иванова отдали под суд. На этом эпизоде боевая деятельность Тальского полка, по сообщению Т. Е. Перовой, прекратилась[1409]. Сами канские партизаны отмечали, что крайний карьеризм повстанцев «в конце войны стал все же апофеозом ее». При соединении Перовского и Баджейского отрядов некоторый антагонизм в среде командования сохранялся до конца. Как своеобразно шутил М. В. Александров, «в каждом из Баджейских командиров и администраторов сидит Миллер-Закамельской[1410] – и по меньшей мере комиссар…»[1411].

Бывало, что вожака его бойцы могли сместить и вполне демократично, оставив в отряде. В сентябре 1919 года партизаны амурского «Черного ворона» (200 человек) избрали командиром Петра Кальжанова – выходца из богатых крестьян, «нахального, деспотичного». Но вскоре его убрали за самоуправство и попытку убийства разведчика В. Ратчина. В конце января 1920‐го Кальжанов организовал отряд «Беспощадный» из сотни бойцов, который, по словам советского автора, «впоследствии превратил в бандитский»[1412].

Бросается в глаза, что и рядовые партизаны легко бросали позиции и собственные отряды, уходя либо домой, либо к другому командиру, и сами лидеры партизан тоже действовали предельно эгоистично, а нередко и просто трусливо. По мемуарам В. П. Шевелёва-Лубкова видно, что его отряда, обычно базировавшегося в Кузнецкой котловине, как объединения единомышленников не существовало: «В процессе постоянного перемещения в отряд приходили и уходили местные крестьяне и рабочие, происходило объединение и разъединение партизанских формирований. Так, неоднократно к Шевелёву приходил, а затем уходил И. П. Новосёлов со своими людьми»[1413]. Один из енисейских партизан вспоминал: «Месяца три был у [М. Х.] Перевалова, но на него за бесчинства обижались крестьяне, и мы от него подались к Щетинкину». К. К. Байкалов отмечал: «Отлучки домой на побывку, на страду, на свадьбу, похороны и т. д. были большим злом для отрядов, так как родным много разглашалось отрядных тайн, и главное, отпускники очень часто проваливались – под шомполами или под угрозой расстрела выдавали все, что им известно…»[1414]

В повстанческо-партизанской среде процветали шпиономания, подозрительность друг к другу. Частыми были как вооруженные стычки за власть и влияние, так и прямое уничтожение конкурентов. Криминализированные лидеры разбирались с подчиненными и друг с другом подобно обычным гангстерам. Столкновения, часто вооруженные, постоянно возникали