Красные партизаны на востоке России 1918–1922. Девиации, анархия и террор - Алексей Георгиевич Тепляков

человека и зовет тов. Брызгина[:] «дай[-]ка этому хорошую баню, только в отдельной комнате, уже пусть не при народе». Всем баню давать не приходилось, так [как,] видно[,] Брызгин тоже насыпался, что язык высунул, должно быть[,] и третьему попало как следует, остальным меньше попало. Мало [в тот раз] было таких охотников, которые бы любили расправляться[1435].

Военный суд армии Мамонтова–Громова как судил партизан, так и «решал вопрос об участи захваченных врагов Советской власти»[1436]. Д. Е. Блынский писал, что, поскольку сажать виновных было некуда, алтайские партизаны «…судили почти исключительно тогда[,] когда человек не исправим и наносит вред революции[,] от чего может страдать революция. Так[,] например… из отряда т. Громова отдельный отряд под командой тов. Зотова не раз предупреждал[ся] не делать грабежи и хулиганство, но один из партизан отряда[,] за которым было не раз это замечено… 20 августа в с[еле] Знаменке… произвел насилие над дочерью попа и унес вещи, за что был приговорен к расстрелу. В этом же селе, днем этого же дня приговор был приведен в исполнение»[1437].

Начдив 6‐й Горно-степной дивизии Ф. И. Архипов вспоминал, что после отделения от Мамонтова его отряд в 400 человек к концу ноября пришел в село Зимино, где узнал, что «…партизаны сел вдоль р[еки] Оби постепенно утратили свою революционность и занялись грабежем мирных жителей, пьянством, насилованием женщин и т. п.». «Поэтому нам нужно было, – пояснял Архипов, – применить жестокие репрессивные меры для прекращения дикой разнузданности. Полевой суд над Фефеловым был показательным судом. Он показал населению, что насилий над жителями со стороны партизан мы не допустим». Архипов издал «объявление»: «Довожу до сведенья Армии и населенья, что за намеренье совершить насилие над двумя женщинами в селе Калманке, приступник Евдоким Фефелов из села Большой Речки, приговорен Революционным полевым судом к смертной казни, что было приведено в исполненье в 8 час[ов] вечера. 28‐го Ноября 1919 года». Чуть ранее Архипов приказывал «нарядить команду, вывести сейчас же Фефелова на улицу[,] заколоть пиками и оставить неубранным на улице в течении 3‐х дней, предупредив о том Совет»[1438].

В Восточном Забайкалье партизанский штаб организовал военно-революционный трибунал из пяти человек, дел у которого «было очень много, так как дисциплина в условиях партизанской борьбы прививалась не сразу». За мародерство, самовольную отлучку из лагеря (даже на время) и уход с позиций виновных приговаривали обычно к расстрелу. За менее важные проступки выносились выговоры, отбиралось оружие или провинившегося переводили в тыловую часть, что считалось большим позором[1439].

Такие суды не только вели дела по проступкам самих партизан, но и судили повсюду местное население. Мамонтовец Д. Блынский вспоминал о расправах:

Был суд и при главном штабе Обл[а]кома и Райштабах, которые имели кроме постоянных судей и следственный орган. <…> Суд Областного Комитета приговорил к расстрелу и расстреляли в с[еле] Волчихе коннозаводчика и купца… Винокурова… за вредительство [против] революции. Суды райштабов судили ряд кулаков за тормоз в восстании и нежелание подчиняться революционным законам. …Полковой суд 6‐го полка присудил и расстрелял около с[ела] Ключи за грабеж начальника почты Ключевской конторы т. Иванова, который украл серебряный самовар и золотые вещи. <…> Велись и всевозможные следствия. Так[,] например[,] партизаны расстреляли в с[еле] Кузнецовой кулака, а его сын был в рядах партизан и подал заявление на двух партизан за расстрел отца, который тормозил дело революции, [так] что[,] безусловно[,] [этих партизан] пришлось оправдать[1440].

При штабе «армии» В. П. Шевелёва-Лубкова был организован военный трибунал во главе с П. Ф. Федорцом и шестью членами, выбранными от рот. Этот суд не только разрешал дела самих партизан (о несоблюдении дисциплины, пьянстве, грабежах), но и решал участь пленных. Впоследствии он занимался лишь делами о крупных проступках, «в половине случаев караемых смертной казнью или выводом из отряда и проч.»[1441]. А. Н. Геласимова писала, «забывая» о частых расправах с рядовыми пленными: «Наши законы неумолимы к злостному врагу, предателю и шпиону. Руководителей дружин „святого креста“ уничтожаем на месте. Офицеров тоже, как правило, расстреливаем. Рядовых дружинников и белогвардейцев отпускаем на все четыре стороны»[1442].

Но ее брат, А. Н. Геласимов, вспоминал, что трибунал действовал без каких-либо уставов: «Некогда было – нужно было судить [и] рас[c]треливать врагов советской власти». При этом он признавал, что арестованных дружинников и милиционеров было много: «Следствие некогда вести, тюрьмы… не было[,] нужно скорый, справедливый, жесткий суд врагам». В захваченном селе партизаны Шевелёва-Лубкова устраивали общее собрание, на котором трибунальцы говорили вступительное слово и затем выталкивали арестованных перед толпой, предлагая назначить наказание: «Кричат[,] что он сволочь – рас[c]трелять, через полчаса он зарублен (рас[c]треливать нельзя[,] не было патроночных заводов), или он хороший парень. Говорили [ему тогда:] вступай в отряд. Которых рас[с]треливали, [тем] писали в постановлении[:] „на распоряжения Советской власти“»[1443]. В этой уклончивой формуле видна определенная нерешительность, желание скрыть смертный приговор за крайне расплывчатой фразой[1444].

Отрядный суд у действовавшего в Урянхайском крае С. К. Кочетова (три роты и кавэскадрон) с осени 1919 года «частично вел и контрреволюционные и уголовные дела среди крестьянства»[1445]. Временное положение об организации власти в восставших местностях Прибайкалья гласило, что военно-революционные штабы в районах налагают контрибуцию на местную буржуазию, конфисковывают имущество семёновцев, назначают военно-революционные суды «с правом приговаривать к смертной казни через повешение и расстреляние и другим наказаниям, контрреволюционеров крупного пошиба направляют в юридический отдел Главного штаба. …судебные дела проходят через особую следственную комиссию [Главштаба]»[1446].

Приморский партизан Н. Ильюхов писал: «Когда приходилось захватывать в плен или арестовывать участников боевых организаций противника, то первоначально, при отсутствии судебных органов, у нас не могло быть и выбора в вопросе о мере наказания: только расстрелять. Обычно командиры, а чаще всего отряд или группа решали судьбу виновного. Так было[,] например[,] с фроловской полицией… 20 человек полицейских были без всякого суда и следствия расстреляны»[1447]. По его словам, отрядные суды потом были организованы из трех человек, а с образованием Ревштаба возник и Ревтрибунал, следственный материал для которого собирался следственной комиссией. При трибунале «…имелась своего рода прокуратура, одна часть которой выполняла роль обвинения, другая – защиты подсудимого. <…> Заседания… почти всегда бывали открытыми», осужденным разрешалась подача кассационных жалоб. Партизаны осудили и расстреляли целый ряд групп мародеров за самовольные «контрибуции» с зажиточных крестьян – русских и корейских[1448].

Забайкальские повстанцы вспоминали об эффективности трибунальского террора для запугивания противника: «В нужных