Сезон дождей - Илья Штемлер

– Столько тряпок, а простого халата нет, – ворчала Галя, перебирая содержимое шкафа. – Вот этот, кажется, еще от бабки остался.

Галя выволокла красный халат с кистями.

Евсей Наумович узнал халат – он и вправду принадлежал Татьяне Саввишне, еще из ленинградской жизни.

Галя влезла в халат, обмотала вокруг талии длиннющий пояс, взглянула в зеркало и, видимо, осталась довольна.

Ее маленькая голова на тонкой шее возвышалась над широким воротом халата, точно бутон водяной лилии.

Обстоятельно и неторопливо Галя принялась расставлять картонные коробки с памперсами во все углы, лишь бы с глаз долой. Утром их доставил посыльный из организации медицинской помощи русским эмигрантам. И несмотря на заверение Евсея Наумовича, что квартира завалена памперсами, салфетками и одноразовыми простынями, посыльный оставил коробки и убежал.

– Пригодятся. При состоянии мамы памперсы – первейшая вещь, – проговорила Галя. – А вы что-нибудь ели днем?

– Да. Перехватил в больнице, – солгал Евсей Наумович, не желая обременять невестку просьбами. Пусть она уйдет, тогда он что-нибудь придумает.

– Сейчас отварю пельмени, – решительно объявила Галя. – Да и я сегодня не ланчевала. Кстати, после Пейсаха еще кое-что осталось. Фаршированная щука. Мацеболы в курином соку. Я обожаю эти мацеболы.

Евсей Наумович усмехнулся. В устах волгоградской девицы со стилизованным крестиком на груди название еврейской еды звучало довольно забавно.

– С Пейсаха, говоришь, осталось? Когда он был, тот Пейсах?

– Неважно. Продукты годами хранятся в специальной упаковке. Может, готовятся к еще одному бегству из Египта.

Евсей Наумович засмеялся в голос и с одобрением взглянул на невестку, подобного чувства юмора он не ожидал.

– Им на двоих присылали воз таких банок, – продолжала Галя. – Хоть Татьяна Саввишна когда-а-а умерла.

– Кто присылал?

– Кто, кто. Синагога и присылала.

– И Татьяне Саввишне?

– А что? Раз эмигрантка, значит еврейка. В их синагоге не особенно делили. Не то, что в нашей. Нам с Андронкой ни черта не перепадает. Хотя нам и не нужно. А от мацебола или фаршированной щуки я не откажусь.

– Сходили бы в свою синагогу, стукнули кулаком.

– Да-а-а. Андрон стукнет, ждите. Когда мы приехали, ходили без работы, думали, синагога поможет – многим они помогли. А нас почему-то раввин не взлюбил. Из-за меня.

– Почему из-за тебя?

– А кто его знает. Может, во внешности моей что-то есть. Почему не взлюбила меня ваша мама, Антонины Николаевна, андронкина вторая бабушка? Пусть земля ей будет пухом, – Галя мельком взглянула на Евсея Наумовича.

– С чего ты взяла? – растерялся Евсей Наумович.

– Да знаю я. А вы? Вы ведь тоже меня… не очень жаловали. И если бы не мама, Наталья Сергеевна, вряд ли мы с Андронкой поженились – продолжала Галя ровным тоном. – Не взлюбил – и все! Он сразу так и заявил Андронке.

– Кто?

– Да раввин тот, из нашей синагоги. Он так и заявил Андронке, что тот привез шиксу.

– Кого?

Галя подозрительно покосилась на Евсея Наумовича. Придуривается или действительно не знает значение этого слова?

Евсей Наумович хихикнул, его смутил разговор, принявший вдруг неожиданный и малоприятный оборот, уходящий корнями в прошлую жизнь.

– Потом я встретила того раввина на ботвоке, в Бруклине, – беспечно продолжала Галя, словно великодушно выручив Евсея Наумовича из затруднительного положения. – Сидит паскуда в белой праздничной кипе, пьет кофе и зыркает на девчонок в купальниках. Я подошла и говорю: «Не желает ли сэр расслабиться?» Раввин, видимо, узнал меня. Глазенки его поплыли, улыбается. Я плюнула ему в чашку и ушла. Хорошо, никто не видел, иначе бы мне не сдобровать.

– Как – плюнула? В чашку с кофе?

– Ну, не точно в чашку. Как бы символически.

– А потом что?

– Потом мы получили ответ на разосланные резюме. Андронку взяли в Космический институт. Я получила место в Сити-банке. Переехали из этого гадюшника в Бруклине в Форт Ли. А маме с бабушкой Таней дали квартиру по Восьмой программе.

Галя умолкла и, вытянув шею, прислушалась. Прислушался и Евсей Наумович.

Галя приоткрыла дверь и заглянула в спальню. Евсей Наумович встал позади нее.

Наталья издавала странные горловые звуки и пыталась сползти с кровати на пол.

Галя распахнула дверь и поспешила к ней. Следом метнулся Евсей Наумович.

– Мама, мама, в туалет, да? Сейчас, сейчас. Движения Гали были точны и расчетливы, видимо, она уже не раз оказывалась в подобной ситуации. И присутствие Евсея Наумовича было весьма кстати.

Надо не только успеть добраться с Натальей до туалета, но и подготовить ее на ходу. Убрать все, что мешало. Особое неудобство доставляли набухшие памперсы. Что до одури удручали запахом чувствительное обаяние Евсея Наумовича.

Подхватив Наталью под мышки с обеих сторон, они широкими шагами устремились в ванную комнату, сметая с пути мелкие предметы.

Хорошо, предусмотрительная Галя, перед визитом к румынской еврейке, водрузила на унитаз специальное инвалидное приспособление.

Так они и поместили Наталью в кресло.

– Я выйду, – пробормотал Евсей Наумович.

– Останьтесь! – коротко бросила Галя. – Присмотритесь как и что. Вам придется самому управляться. Пока не найдем новую хоматейку.

Евсей Наумович уже знал об этой проблеме. Домработница-полька, которую присылал Домашний уход, наотрез отказалась от работы у Натальи, даже за дополнительную плату. А найти нового человека не просто. Одна надежда на тех, кто полулегально приехал на заработки и согласится на присмотр за тяжелобольным. Деньги здесь отступали на второй план. Единственно, чем можно привлечь к такой работе, это – жилье. Правда, к Наталье была прикреплена еще одна волонтерка-испанка из Дома Свидетелей Иеговы, что на Кеннеди-бульваре. Но она являлась на два часа в день приготовить обед. Рассчитывать на испанку не приходилось. У нее была своя квартира и семья. Она приходила к Наталье из сострадания, а не для того, чтобы взять на себя заботы по уходу за больной.

– Вы, Евсей Наумович, приглядите за мамой, – произнесла Галя, – а я постельное белье у нее поменяю.

И прежде чем Евсей Наумович отреагировал на предложение невестки, Галя вышла из ванной комнаты, плотно прикрыв за собой дверь.

Евсей Наумович растерянно глядел на бывшую жену. Наталья отрешенно сидела на инвалидном стульчаке. Ночная рубашка, перекосившись, сползла, обнажив тощее острое плечико, похожее на куриное бедрышко.

Евсей Наумович выжидательно присел на борт ванны. Казалось, Наталья задремала. Надо бы прикрыть ее оголенное плечо, подтянуть рубашку. Но едва он коснулся сухой прохладной кожи, как Наталья подняла голову.