Сталин и НКВД - Леонид Наумов

На самом деле, Колесников действительно в прошлом подполковник, но служил он не в авиации, а в центральном аппарате МГБ (отделе кадров Главного управления милиции). «По службе характеризовался положительно, антисоветски настроен не был». Дальше в январе 1953 года он совершает странный поступок: «руководствуясь личными мотивами, написал анонимное письмо в адрес министра ГБ о незаконном хранении оружия. В письме Колесников изложил террористические намерения в отношении одного из руководителей КПСС и Советского Правительства, а также возводил антисоветскую клевету. Изложенные в письме факты Колесников приписал сотруднику МГБ, обвинив его в этих тяжких преступлениях». Иными словами он, вроде бы, написал Игнатьеву донос на сослуживца, получил за это 25 лет в особом лагере (за ложный донос?). Именно в период пребывания Колесникова в Речлаге и произошла забастовка. «Антисоветски настроенные заключенные… в целях сокрытия своей антисоветской деятельности, а также добиваясь удовлетворения своих незаконных требований, выдвинули кандидатуру Колесникова на должность председателя т. н. «Комитета», как человека нового в лагере и авторитетного среди заключенных». Вот так — «нового в лагере», но уже «авторитетного»!

Сразу после окончания событий, уже 31 октября 1953 года определением Военной коллегии Верховного Суда СССР дело по обвинению Колесникова было прекращено, и он вышел на свободу.

Конечно, в жизни бывает всякое. Может быть, что в январе 1953 за донос арестуют, а в марте за это дадут 25 лет в лагере особого режима. И не простому смертному, а подполковнику МГБ. И он сразу окажется в нужное время и в нужном месте. «Из Казахстана привезли несколько эшелонов бандеровцев, чтобы они устроили забастовку». И осужденный чекист, которого зеки почему-то считали летчиком, сразу оказывается прямо в центре забастовки, одним из руководителей забастовочного комитета. А сразу после подавления забастовки его освобождают. Однако, все это слишком похоже на операцию внедрения агента. Но тогда кто и зачем внедрил подполковника МГБ в руководство забастовкой зеков?

Вернемся к истокам событий. Начальником Песчаного был генерал-лейтенант Василий Тимофеевич Сергиенко. Мы уже сталкивались с этим именем. 10 июля 1939 года следователь, ст. лейтенант ГБ Сергиенко составил постановление, на основании которого бывший нарком Николай Иванович Ежов обвинялся в заговоре. Сергиенко, готовя этот документ, был старшим следователем следственной части. Через два месяца он станет майором ГБ (из старшего лейтенанта!) и начальником следственной части (!). В августе 1941 он, уже в должности наркома внутренних дел УССР (!), получит звание комиссара ГБ 3-го ранга.

В этот момент у него произошел конфликт с Хрущевым: «Сергиенко был наркомом внутренних дел УССР. Такой длиннющий и хитрый человек. Оборотистый человек. Потом оказалось, что это был очень нечестного склада, коварный человек. В Киеве сложилась тяжелая обстановка, и мы вынуждены были перенести штаб Юго-Западного фронта в Бровары. Мы сделали это вместе с командующим войсками. И вдруг я получаю телеграмму от Сталина, в которой он несправедливо обвинял нас в трусости и угрожал, что «будут приняты меры». Обвинял в том, что мы намереваемся сдать врагу Киев. Сталин верил своим чекистам, считал, что они безупречные люди. В телеграмме, конечно, ссылки на них не было. Но я убежден, что никто не мог сделать это, кроме Сергиенко. Это была подлость!».

В исследовании Петрова приводится крайне интересная справка: «при приближении немцев к Киеву он (Сергиенко — Л.Н.) не обеспечил своевременную эвакуацию аппарата НКВД УССР, в результате чего, около 800 сотрудников оказались в окружении, многие попали в плен, погибли или пропали без вести. Сам Сергиенко проявил «растерянность и трусость». Будучи в окружении, заявил работникам НКВД: «Я вам теперь не нарком и делайте, что хотите». Отделился от группы работников НКВД УССР 13.10.41 и до 21.11.41 проживал в Харькове на оккупированной территории. Затем самостоятельно вышел из окружения и появился в расположении советских войск. Из обнаруженных впоследствии документов гестапо видно, что немцы разыскивали бежавшего военнопленного Василия Сергиенко 1902 года рождения. По показаниям Абакумова, хорошо относившийся к Сергиенко Берия взял его под защиту и Сергиенко не был подвергнут проверке, положенной для окруженцев. Однако, органам НКГБ стало известно, что в оккупированном Харькове Сергиенко посещал родственников, открыто появлялся в людных местах. После освобождения Харькова хозяйка квартиры, где проживал Сергиенко, погибла при сомнительных обстоятельствах.

Конечно, странная история со всех точек зрения. Берия действительно поддерживал Сергиенко (после дела Ежова?) и назначил его в октябре 1943 г. наркомом внутренних дел Крымской АССР. Именно при Сергиенко прошло выселение из Крыма татар, греков.

После реорганизации 1946 года Сергиенко перешел в «кругловский» МВД и стал начальником сначала Дубравлага, а с 14 января 1952 — Песчаного лагеря. Через неделю 22 января началась «волынка».

Кажется странным совпадением, что «вместе с бациллой мятежа» прибыл в Песчаный и генерал-лейтенант Сергиенко, который пользовался доверием Берия. И дальше сразу все вспыхнуло и здесь.

Иными словами, если согласиться с оценкой, что «организованное западно-украинское националистическое подполье всходило на дрожжах Песчаного лагеря», то, кажется, надо сделать две поправки: все началось не в Песчаном, а еще годом раньше, в Дубровлаге, и у этого «пирога» есть «повар» — генерал-лейтенант Василий Тимофеевич Сергиенко. Хотя, вряд ли ему принадлежит рецепт.

Следующий этап событий, как мы помним, — Норильское восстание. О том, что начало «волынки» было спровоцировано, сейчас хорошо известно из статьи А. Макаровой и воспоминаний Грицяка. Они ссылаются на текст из жалобы заключенного 1-го лаготделения Горлага И.С. Касилова о подготовке провокационного мятежа и о заключенном Ставре Георгиевиче Вольяно, случайно раскрывшем план провокации: «…примерно 9 мая 1953 года з/к Вольяно был посажен в ШИЗО. Находясь в изоляторе, Вольяно каким-то образом узнал о том, что в этом изоляторе находится группа заключенных, завербованных работниками оперативного отдела для производства… «волынки». Эта группа получила инструктаж от работников оперативного отдела и администрации лагеря, как и когда начинать так называемые «массовые беспорядки». 22 мая з/к Вольяно был выпущен из ШИЗО, отсидев срок. Надо заметить, что в это время, т. е., между 20 и 25 мая, из всех штрафных изоляторов и БУРов Горного лагеря были выпущены ранее содержавшиеся в них, чтобы эта озлобленная и завербованная масса смогла начать беспорядки. Так как с Вольяно я был очень хорошо знаком по двухгодичному пребыванию в одной бригаде, то при встрече на руднике «Медвежий ручей» Вольяно сказал мне: «Иван, готовится ужасное дело. Люди, которым все верят (кому это все верят и кто такие, которые верят, я не знал), завербованы опер-отделом, чтобы подвести массу заключенных под расстрел». Я был чрезвычайно поражен этим, т. к. до этого не подозревал, что в лагере что-то готовится. Услышав об этом, я посоветовал Вольяно, чтобы он оповестил заключенных… Вольяно страшно перепугался и начал упрашивать меня, чтобы я никому ничего не говорил об услышанном, т. к. в противном случае нас немедля убьют… Уже 26–27 мая в жилую зону 1-го лаготделения были занесены 200 ломов и топоров, чтобы устроить страшную резню. Но благодаря тому, что некоторые лагерники поняли провокацию, резни не произошло. Причем, весьма интересно отметить, что вокруг зоны срочно была выставлена дополнительная охрана (солдаты стояли на расстоянии 10 метров друг от друга), чтобы во время резни заключенные не могли выскочить за зону. 1 июня в производственной зоне рудника «Медвежий ручей» группой в шесть человек, одетых в бушлаты с номерами, была предпринята попытка взорвать главный трансформатор на ГПП, питающей электроэнергией рудник «Медвежий ручей» и рудник 3/6. Когда же заключенные, заметившие диверсантов, хотели поймать их, тогда эта группа пустилась наутек и была пропущена сквозь колючую проволоку. Часовой, стоявший на вышке, огня не открыл…»