Сталин и НКВД - Леонид Наумов

Очень образную зарисовку происходящего можно найти в мемуарах Шепилова. В ответ на его реплику «нельзя забывать, что будущее новой Германии — это социализм», «передернувшись весь, как от удара хлыста», Берия закричал: «Какой социализм? Какой социализм? Надо прекратить безответственную болтовню о социализме в Германии!»

В принципе, последовательность выступлений не играет большой роли, хотя, конечно, интересно выступал ли Микоян вообще? Но важнее другое: чем руководствовался Хрущев, когда поддержал Молотова по германскому вопросу?

Он сам утверждал, что это была его принципиальная позиция коммуниста: «Чем руководствовался Сталин в немецком вопросе? Он был убежден (и я тоже придерживался такого мнения), что после разгрома немцев и разорения, в котором оказалось их государство, немецкий рабочий класс, крестьянство и все общество захотят выйти из того политического и социального состояния, в котором Германия находилась перед войной. Мы предполагали, что там свершится социальная революция, будет ликвидировано капиталистическое господство, возникнет пролетарское государство, которое будет руководствоваться марксистско-ленинским учением, установится диктатура пролетариата. Это было нашей мечтой. Мы считали, что это будет самым простым решением немецкого вопроса».

Молотов, правда, видит в этом проявление русского патриотизма, он даже называет это «русским национализмом»: «у Хрущева оказалась как раз жилка русского патриотизма, чего не оказалось у Берия, поэтому Хрущев и поддержал меня по германскому вопросу. Я считаю, что его некоторый русский национализм помог ему понять интересы государства».

Но, кажется, что есть еще мотив Хрущева, который тоже надо учитывать: он заручился поддержкой Молотова против Берия. Теперь он был не один в Президиуме (точнее с ним был не только Булганин), а еще и Молотов (а это может означать поддержку еще Ворошилова и Кагановича). Возникала совершенно новая комбинация Молотов- Хрущев-Булганин против Берия и Маленкова. Соотношение сил менялось, и именно поэтому Берия попытался ослабить Хрущева. «Спустя некоторое время звонит мне Булганин, — вспоминает Хрущев, — «Тебе еще не звонили?». Я сразу все понял без дальнейших разъяснений: «Нет, не звонили. Мне и не позвонят». «А мне уже позвонили». «И что ты ответил?». «Они сказали, чтобы я подумал еще раз: хочу ли я занимать пост министра обороны?». «А кто именно тебе звонил?». «Сначала один, потом другой. Оба позвонили». «Нет, мне не позвонили, потому что знают, что их звонок может им навредить». После этого со стороны Берии отношение ко мне внешне вроде бы не изменилось. Но я понимал, что тут лишь уловка, «азиатчина». В этот термин мы вкладывали такой смысл, что человек думает одно, а говорит совсем другое. Я понимал, что Берия проводит двуличную политику, играет со мной, успокаивает меня, а сам ждет момента расправиться со мною в первую очередь, когда наступит подходящее время».

Мемуаристы убеждены, что «поле боя» осталось за Молотовым и Хрущевым: «Берия и Маленков остались в меньшинстве, — рассказывает Микоян. Это, конечно, стало большим ударом по их авторитету и доказательством того, что они не пользуются абсолютным влиянием. Они претендовали на ведущую роль в Президиуме, и вдруг такое поражение!» Хрущев утверждал, что «Берия с Маленковым отозвали свой документ. Мы даже не голосовали и не заносили в протокол результаты обсуждения».

Молотов помнит более точно: была создана комиссия в составе Берия, Маленков, Хрущев, Молотов. Однако, они с Хрущевым успели согласовать свои позиции и при телефонном обсуждении текста резолюции «Берия уступил мне, видно, Хрущев его уговорил».

Действительно, Хрущев в тот же день увиделся с Молотовым, и они договорились о единстве действий. Молотов «тут же предложил мне перейти с ним на «ты». Я, в свою очередь, сказал, что тоже доволен, что Вячеслав Михайлович занял такую правильную позицию».

На самом деле, все было не совсем так, хотели представить победители Берия в своих мемуарах. В постановлении Совета Министров 2 июня 1953 г. действительно говорилось о том, что руководством СЕПГ «неправильно был взят курс на ускоренное строительство социализма в Восточной Германии без наличия необходимых для этого реальных как внутренних, так и международных предпосылок». Иными словами, Молотов добился своей формулировки. Однако заканчивалось постановление тезисом, что «в настоящее время главной задачей является борьба за объединение Германии на демократических и миролюбивых началах». По тексту документа, «объединение Германии» — более важная задача, чем «строительство социализма».

Решающую роль играют, конечно, не формулировки, а реальные шаги. 2 июня в Москву приехали Гротеволь и Ульбрихт. Увидев текст постановления СМ СССР, руководство ГДР было в шоке. Ульбрихт попытался составить проект постановления ЦК СЕПГ, признававший лишь отдельные ошибки и недочеты. Но это не прошло: Берия в грубой форме критиковал Ульбрихта, который «не любит собственный народ» и устроил в ГДР культ своей личности. Руководству СЕПГ жестко было рекомендовано немедленно сменить внутриполитический и социально-экономический курс.

По словам Судоплатова, еще в апреле («перед самым Первомаем») Берия руководствовался планом «ликвидации ГДР». «Он сказал мне, что нейтральная объединенная Германия с коалиционным правительством укрепит наше положение в мире. Восточная Германия, или Германская Демократическая Республика, стала бы автономной провинцией новой единой Германии. Объединенная Германия должна была стать своеобразным буфером между Америкой и Советским Союзом, чьи интересы сталкивались в Западной Европе».

Одним из условий объединения Германии было продление на 10 лет срока выплаты репараций в виде оборудования для восстановления промышленности и строительства автомобильных и железных дорог в СССР, что позволило бы решить транспортные проблемы. «Репарации составляли примерно 10 миллиардов долларов — это сумма, которую раньше мы рассчитывали получить в виде кредитов от международных еврейских организаций для восстановления народного хозяйства», — считал Судоплатов.

Берия уступил Молотову при обсуждении вопроса лишь потому, что не считал важными конкретные формулировки и проводил «свою линию и, спекулируя лозунгом демократической, объединенной и нейтральной Германии, сказал: нам вообще не нужна постоянно нестабильная социалистическая Германия, существование которой целиком зависит от поддержки Советского Союза».

5 июня 1953 года в Германию прибыл Семенов, вновь назначенный верховный комиссар, для наблюдения за выполнением московских директив «не форсировать ход социалистического строительства и добиваться воссоединения Германии». Семенов настаивал на скорейшем ответе, утверждая, что ГДР станет автономной областью в составе объединенной Германии.

«Новый курс», провозглашенный в ГДР привел к тому, что «у большинства граждан ГДР возникло впечатление, что СЕПГ под давлением западных держав и церкви отказывается от строительства социализма в пользу единой капиталистической Германии, образование которой не за горами».

Так или иначе, 17 июня 1953 года в ГДР вспыхнуло восстание. И сам министр внутренних дел, и его ближайшие помощники оказались на неделю выключены из политической жизни СССР. Перед арестом «Берия был в Берлине на подавлении восстания — он молодец в таких случаях. У нас было решение применить танки, подавить. И возможно, что он вылетал, этого я не знаю, но помню, что решили принять крутые меры, не допустить никакого восстания, подавить беспощаднейшим образом. Допустить, чтобы немцы восстали против нас?! Все бы закачалось, империалисты бы выступили, это был бы провал полнейший. Когда стала поступать информация о событиях в ГДР, Берия был в числе первых, который сказал: «Обязательно! Беспощадно! Безотлагательно!» В Берлин полетели Гоглидзе и Федотов, на тот момент — начальники управлений МВД. А они были бы очень нужны Берия в Москве «присматривать за Хрущевым и Жуковым».