Маг и его кошка - Алина Лис

Он вздохнул:

— У меня и в мыслях не было поучать. Ты взрослый и сам за себя отвечаешь.

— Спасибо и на этом.

— Но я по-прежнему считаю, что ты сглупил. Можно было добиться желаемого, не привлекая лишнего внимания к Стражам. И без убийства тридцати тысяч человек.

— Вот и пытаюсь действовать малой кровью.

— Иногда грубая сила бывает оправдана.

— Не тот случай, — с сожалением признал я. — Не забывай, что это — подвалы. Причем опоры укреплены магией — я проверял. Пиковый выброс магии вне лабораторий повредит контур заклинания, больница просто обрушится. Никакого приобщения к запретному знанию.

— Если я правильно понял формулу гейса, запретного знания от тебя и не требуется. Уничтожь резиденцию — и он будет снят.

— Тю, братец. Даже если забыть про фэйри, а я забывать про них не намерен, это не план, а туфта. Где твое любопытство? Неужели не интересно, что за конструкцию собирают хаосопоклонники и зачем им фэйри в клетках?

Джанис снова уставился на пластину.

— Интересно, — медленно сказал он. — Но так рисковать… Ты понимаешь, чего можешь лишиться?

Я пожал плечами:

— Жить вообще опасно — можно случайно помереть. Я хочу выяснить, зачем культисты варят это рагу. И взглянуть в глаза лорду-командору.

Он молчал, что-то прикидывая про себя. Потом кивнул:

— Хорошо. Что именно ты успел узнать?

— Не так много. Проклятье, я не могу задавать им вопросы, на меня и так косятся. Понятия не имею, как Гарутти вел себя при жизни, но похоже, у нас мало общего. Сейчас я знаю по именам и в лицо большую часть культистов. Из тех, кто регулярно бывает в резиденции. Это маги, Джанис. Даже те, кто занимается исключительно теорией, как Каррингтон. И я никогда не видел ничего подобного, впору от зависти сдохнуть — такое оснащение, такая работа. Откуда людям вообще известно про эмпирический метод Августы?

Он помялся:

— Похоже, это моя вина.

— Твоя?

— Да. Когда я работал над единой теорией магического поля, у меня было несколько учеников. Из особо одаренных человеческих магов.

Если бы он признался, что держал гарем с сотней наложниц-фэйри, я бы и то меньше удивился.

— Зачем?

— Некоторые эксперименты требовали помощников. Работать в команде проще.

— Час от часу не легче! Значит, это кто-то из твоих питомцев? Решил порадовать папочку? И ты еще меня упрекаешь в безответственности?

Я зря ерничал. Ни один из писаных или неписаных законов нашего сообщества не запрещает набирать учеников среди людей. Просто так никто не делает. Слишком обидно вкладывать усилия, чтобы через пару десятков лет хоронить того, кого помнишь еще мальчишкой.

Обидно и больно.

«Никаких привязанностей к людям» — здоровый девиз нормального Стража. Не влюбляться. Не дружить. Не заводить близких отношений. Только деловые. Люди слабы и смертны, и с этим ничего невозможно сделать.

Ши и фэйри — единственный разумный выбор для бессмертного. Пусть каждый из нас когда-то был человеком, ключевое слово здесь «был».

Потому большинство Стражей и живет на Изнанке. А те, кто остался на человеческой стороне реальности, как Мартин, держат людей за порогом души, никого не пуская слишком близко.

Мы все обжигались на этом. И многие — не один раз.

Джанис покачал головой:

— Прошло почти восемьдесят лет. Это ученики учеников. Знание разошлось по миру, Элвин. И, знаешь, я рад этому.

— Рад тому, что творят эти ублюдки?

— Речь не об Ордене. Знание — инструмент, который можно использовать для добрых и дурных дел. Жаль, что оно попало им в руки, и жаль, что они сумели им распорядиться. Но сам факт, что люди пытаются постичь и изменить мир… это дает надежду.

— На что?

В этот раз он молчал очень долго. Потом все-таки сказал:

— Ты мне не поверишь.

Вот терпеть не могу, когда он начинает так выступать.

— А ты попробуй рассказать, и увидим.

Еще одна долгая, театральная пауза. Видят боги, как меня раздражает, когда Джанис прибегает к своим фокусам!

Я зевнул и уже собирался предложить идти заняться каждому своими делами, когда брат выдавил:

— Мир умирает.

Я скептически улыбнулся.

— С чего бы ему заниматься такой ерундой?

— Не веришь? Как хочешь, дело твое. Но я много лет изучаю вопрос и могу сказать точно: все к этому идет. Среди людей больше не рождается великих магов. Не создаются изобретения и артефакты, не строятся дворцы. Вспомни, ты же увлекался историей: раньше мир развивался, менялся. Сейчас мы застыли на одном месте, как муха в янтаре. Да что за примерами далеко ходить! Даже такая непостоянная вещь, как мода в одежде, ходит по кругу.

— И правда, трагедия. Мы все умрем без новых фасонов. Можно начинать паниковать?

— Я же говорил, что ты мне не поверишь.

— Ну, спору нет — мысль любопытная, хоть и не нова. Сколько себя помню, кликуши вопят, что грядет конец света, а свет и ныне там? — я откинулся в кресле, ухмыляясь. — Ты подобрал неудачные аргументы. Попробуй еще раз.

По-хорошему стоило прекратить этот разговор. То, что я насквозь вижу все штучки Джаниса по привлечению внимания, еще не значит, что они совсем на меня не действуют.

Он всегда носился со странными идеями и немного безумными теориями. Пожалуй, на этот раз я не свернул разговор лишь по одной причине.

Все его концепции рано или поздно оказывались близки к истине.

Отвратительная привычка быть всегда правым! Брат мог ошибаться в нюансах и даже отдельных допущениях, но идеи, с которыми он приходил, никогда не были совсем высосанной из пальца чушью.

Не хочется думать, что он и сейчас может оказаться прав.

Не хочется, но придется.

— Хорошо, — согласился он. — Если веками почти не меняющаяся мода для тебя не аргумент, то как насчет оружия? Моделей кораблей? Состояния медицины?

Здесь он попал в цель. Я достаточно интересовался историей, чтобы признать: в его наблюдениях было нечто, заставляющее задуматься. Зерно истины, чтоб его. Из которого проклюнулся неслабый такой росток сомнений.

Не то чтобы в мире все совсем не менялось. Менялось, но как-то… незначительно, что ли. В мелочах.

Если верить летописям, раньше было иначе.

— Продолжай.

— Другой пример — политика, — он кивнул на гобелен с картой. — Сам знаешь, на что сейчас похожи великие империи прошлого. Одни измельчали, другие еле держатся, а от третьих и вовсе осталась лишь пара упоминаний в рукописях.