Порочные - Мира Вольная

Маркус Джефферсон

Кровь хлещет из разодранной ноги, кровь хлещет сзади из шеи, заливая рубашку, во рту тоже привкус крови, кровь течет по виску. Запах крови и злости разлит в воздухе. В этом маленьком, слишком тесном, душном помещении с голыми стенами. И этот запах… именно из-за него так сложно сейчас удерживать контроль над зверем.

Напротив меня такой же окровавленный и взбешенный Арт. На половину обернувшийся. То ли лекарство Эм перестало действовать, то ли Артур забыл его принять, но все пошло в задницу около часа назад. В тот момент, когда я разбирал бумаги на столе, в тот момент, когда в тишине и полудреме кабинета раздался истеричный звонок телефона. В тот момент, когда на другом конце провода я услышал хриплый голос Криса.

Он успел прохрипеть только одно слово, точнее имя, и я сорвался в город. Гнал, утопив педаль газа в пол до упора, гнал и надеялся, что успею, стискивая руль так, что он трещал под моими руками.

Я успел. Почти.

В тот момент, когда Колдер уже готов был свернуть шею Крису. Отодрал оборотня от задыхающегося парня и пинком отшвырнул к подвалу. Арт пробил дверь собственной спиной, молниеносно скатился с лестницы с диким шумом и хрустом и затих у подножия. И я искренне надеялся, что он не поднимется, я не хотел, чтобы он поднялся, мне надо было, чтобы он остался лежать. Начал спускаться вниз, но стоило ноге коснуться последней ступеньки, как изменившаяся не до конца лапа Арта схватила меня за лодыжку.

Мы выломали перила, покорежили стеллаж, разбили гребанную лампу под потолком. Я почти выдрал из бока Колдера кусок мяса, а он все равно, сука, держался на ногах. Все равно скалился, рычал и готов был нападать. И я не мог пробиться через его злость к его чертовому зверю. Пробовал и пробовал, отражая удары и нанося собственные, но ни хрена не получалось. По какой-то совершенно непонятной причине Арту удавалось меня не слушаться. Он кривился и скулил, рычал, морщился, когти на руках и ногах крошили бетон, но он не слушался.

— Арт… — голос не похож на мой, даже отдаленно не напоминает его, дыхание прерывистое, рвется из глотки вперемешку с рычанием. — Подчинись мне. Отступи.

Колдер трясет башкой, во взгляде ни намека на осознание, на понимание, на то, что он различает слова, на то, что до него доходит их смысл. Я не понимаю, на чем он держится. Потому что Колдер приносил клятву, клялся мне подчиняться. Он и его долбанный, поехавший зверь. Но сейчас… здесь, он не подчиняется. И это выводит из себя, выводит так, что мне отчаянно хочется его разодрать. И с этим чертовски сложно бороться.

А Артур ни черта не соображает. Пробует достать меня, кидается снова и снова, теряя собственную кровь и силы.

Возможно, удастся его просто вымотать. Возможно, он вымотается раньше меня. Уже не важно как, главное, не дать ему выбраться из подвала. Потому что что-то мне подсказывает, что Колдер на мне не остановится. Мы тут, пытаемся убить друг друга уже чертову прорву времени. Предрассветные сумерки успели смениться рассветом, а потом и солнцем. Его лучи проникают в узкое замызганное окно под потолком этой тесной и душной коробки. И значит, сейчас около семи утра, люди и оборотни едут на работу. И значит, жертв будет много.

Артур силен, сильнее, чем я мог предположить. Его подстегивает непонятная ярость и полное отсутствие контроля.

И мне приходится делать то, что я не делал ни разу. Я отпускаю себя полностью, отпускаю собственную силу, собственного зверя. И именно в этот момент приходит, накатывает непонятное спокойствие. Клыки Колдера входят мне в плечо. Глубоко. Настолько глубоко, что я слышу, как они скребут по кости. Боли нет. Или, по крайней мере, я ее не чувствую. Кладу руку на изменившуюся наполовину шею Арта, оттаскиваю от себя, смотрю в его глаза.

— Кто бы ты ни был, — рычу, и эхо отражается от стен, растворяется где-то под потолком бетонной коробки, — чего бы ты не хотел, успокойся.

Колдер дергается в моем захвате, рвется, рычит. Дерет и кромсает мое тело когтями. Запах крови все гуще и гуще. Но я всматриваюсь в чернильную пустоту глаз Колдера, перехватываю его крепче, отрываю от себя огромные, сильные руки. С мерзким чваком что-то валится на пол.

— Приди в себя, Арт. Вернись ко мне, чувак. Мы все решим.

Он замирает, застывает на миг, вслушиваясь в мой голос, немного склонив голову вперед. И вроде бы даже слышит, вроде бы даже перестает скалиться.

Мышцы лица уже не натягиваются под давлением слишком большой челюсти. Он дышит хрипло и часто. Пот катится по его вискам и лбу.

И я выпускаю еще больше силы, становлюсь еще спокойнее, заставляю себя успокоиться.

— Давай, Артур. Возвращайся, дружище. Ты можешь с этим бороться, ты сильнее этого.

По телу Колдера бегут судороги. Одна, другая. Он борется. Борется с самим собой, и ему очень больно. Невероятно больно, невыносимо больно. Я чувствую эту боль. Потому что, как бы там ни было, я его альфа. И его лучший друг. И я пытаюсь оттянуть хоть что-то на себя, хоть какую-то часть той ярости и злости, оттянуть и растворить. Потому что я-то уж точно сильнее этого непонятно дерьма. Теперь я понимаю, о чем говорила Эм, когда описывала нечто странное в Арте, нечто чужое. Я тоже сейчас чувствую это чужое, и оно поистине огромно. Размером с Австралию, не меньше.

Я давлю и давлю, держу трясущееся тело Колдера в руках и давлю.

Наверху раздаются какие-то шорохи и звуки, трель телефона и чей-то голос… И все, чего мне удалось добиться с таким трудом, летит к чертям, потому что Колдер замирает на миг, задирая голову к лестнице, прислушивается, а потом снова меняется.

Опять скалится и рычит, опят кромсает и рвет меня, опять пытается вогнать в меня острые блестящие зубы.

И я отшвыриваю Арта от себя. Отшвыриваю и бросаюсь на него. Потому что уверен, что свой единственный шанс привести его в чувства я только что просрал.

Бросаюсь, снова толкаю, бью под колени, чтобы он свалился, подминаю под себя. Я давлю его собой, вгрызаюсь ему в горло, стараясь не задеть артерию, стараясь не навредить слишком сильно.

— Подчинись мне!

Колдер извивается, рычит, скребет когтями мои руки и пол. Его голова мотается из стороны в сторону, как у тех китайских кукол на приборных панелях дальнобойщиков. Он больше не смотрит мне в глаза, и я никак не могу поймать его взгляд, заставить его смотреть на меня, слушать меня.

Арт силен настолько, что, несмотря на его раны, несмотря на усталость, ему все же почти удается освободиться, оттолкнуть меня.

Но я снова валю его на спину, давлю коленями и руками, и снова впиваюсь в горло, стараясь не обращать внимания на вкус его крови и на собственного зверя. Зверь хочет добить посмевшего бросить ему вызов, посмевшего не подчиниться волка.

Волка ли? Только ли волка?

— Подчиняйся!

Мой кулак опускается на перекошенную дикой яростью морду Колдера, слышится хруст. В очередной раз. Он захлебывается и давится собственной кровью, но все еще продолжает бороться. Я бы удивился, если бы на это было время.