Тираны России и СССР - Эдвард Радзинский

Потом пришедшие осмотрели его купе.

«На вопрос, кто заплатил за купе, ответил… вероятно, это сделала его поклонница Решетникова… (и снова эта богатая Решетникова! — Э. Р.). В его купе лежали коробки с конфетами, которыми он угощал других, но сам не ел, выражаясь вульгарно, что он этой сволочи не ест. (Запомним — „сволочью“ он ругает сладкое. — Э. Р.)».

Но все это время Распутин — не один. «Они» — рядом, «они» контролируют каждое движение мужика. И опытный Чихачев тотчас «их» замечает: «Купе рядом с Распутиным было занято каким-то господином… который все время приоткрывал свою дверь, прислушиваясь, что говорят. Это, видимо, был полицейский агент».

В рассказе Чихачева — обычная распутинская история. Пьяненький мужик, начав со смиренных разговоров, постепенно завораживает случайную компанию в купе. И вот они уже ловят его слова — слова человека из недоступного им мира «царей»… Распутин чувствует: заворожил. Дальше — банальное продолжение: обольщение, вербовка нового женского сердца. «За Хотимской Распутин стал ухаживать, сел рядом, восхищался ее голосом, когда она стала напевать ему романсы и шансонетки… Глаз с нее не сводил, потирал руки от восторга и выражал свое удовольствие чрезвычайно экспансивно».

А затем следует его обычная попытка, уже описанная десятками свидетельниц: «По словам Хотимской, когда они остались вдвоем, он предлагал ночью прийти к нему». И Чихачев сам убеждается, что это правда: «Действительно, уже когда все разошлись и я, позже других проходя по коридору вагона, по ошибке вместо своего купе нажал ручку купе Распутина, то он, ожидая, видимо, прихода Хотимской, вскочил и тотчас отпер дверь купе с радостным восклицанием: „Пожалуйте! Пожалуйте!“…»

Прощаясь с Распутиным, Хотимская сказала, что «необыкновенно довольна, что познакомилась с такой знаменитостью, и что по приезде непременно сообщит своим знакомым по телефону». Но Распутин обрывает эту полунасмешку печальным замечанием: «Ничего хорошего не будет. На первом же телефоне тебя обругают».

Из записей агентов наружного наблюдения от 30 марта 1915 года: «Вернувшись из Москвы, Распутин… послал телеграммы в Москву. „Княгине Тенишевой. Радуюсь за откровение, обижен за ожидание, целую свою дорогую“… „Козицкий переулок, Джанумовой. Ублажаемое сокровище, крепко духом с тобою, целую“».

Это было воспоминание об «утончении нервов» в Москве.

В Петербурге «утончение» продолжалось: «3 апреля привел на квартиру какую-то женщину, которая и ночевала у него…» Он живет уже в петербургском вихре развлечений. С радостью принимает разнообразные приглашения, и агенты на извозчиках с трудом поспевают за ним.

Возобновилось и поездное знакомство — в показаниях Чихачева описан визит Распутина на квартиру Хотимской.

Он моден, загадочен, страшен… И Хотимская собирает «на вечер с Распутиным» изысканное общество: писатель Брешко-Брешковский, профессор консерватории Лежен с женой-певицей и сам Чихачев.

«Распутин приехал к обеду в новой шелковой рубашке… сначала дичился, но вскоре оживился, особенно когда сел за стол и выпил стакан красного вина». И тогда он «по просьбе присутствующих» рассказал им историю, еще недавно занимавшую всю Россию — как покушалась на его жизнь Гусева: «Подошла ко мне, просит трешницу… достал кошелек, роюсь… Пока рылся, она как пырнет меня в живот большим ножом! Я побежал, а она за мной глупая — с ножом. Я кричу: „Брось, сука!“ А она не бросает. Тогда я поднял с земли березовый кол и думаю: до каких пор раскрою ей череп? Потом пожалел — ударил легонько по плечу.

Она упала, народ схватил ее за руки, хотел разорвать. Я заступился, а потом и сам обессилел, упал…» И насмешливая концовка, которая должна была подействовать на сытых женщин, собравшихся за столом: «Хоть бы хорошенькая зарезала, а то — стерва безносая…»

На все вопросы он умеет ответить легко и естественно.

— Почему ты рассорился с Гермогеном и Илиодором?

— Был им друг, пока шел навстречу их желаниям… Просили заступиться — заступался, денег просили — доставал. Когда стал отказывать, перечить — стал нехорош… Гермоген захотел патриархом быть — где ему! Патриарх должен быть чистенький, молитвенник, он единственный, как солнышко…

По мере того как он пьянеет, его непосредственность становится пугающей. Но это его игра: пьяный мужик может указать жалким господам их место. «Когда хозяин дома несколько раз задал ему вопрос в то время, как Распутин о чем-то с увлечением беседовал с другим лицом… Распутин сначала несколько раз с нетерпением отмахивался, а потом выкрикнул по его адресу: „Да пошел ты к…“ И изысканное общество услышало „невозможное, площадное, мужицкое ругательство — так что присутствующие дамы в смущении разбежались по комнатам“». Но как раз эта «естественность» и пленяет господ!

«Он отличался от многих своей непосредственностью, не старался казаться лучше, чем есть… он по всему своему облику приближался к типу „блаженного юродивого“». Да, Чихачев понял, чью роль играл Распутин. Он только не понял, что это была — роль…

И еще один примечательный визит Распутина состоялся вскоре после его возвращения в столицу. Этот визит, отраженный в нескольких сочинениях модных тогда литераторов, был примечателен тем, что в тот вечер рядом с Распутиным впервые появился «Русский Рокамболь» — Манасевич-Мануйлов.

Из донесений агентов: «9 апреля Распутин в 9 часов 45 минут… пришел в дом 18 по Садовой улице к Алексею Фроловичу Филиппову… Оставлен здесь до 2 часов ночи… было замечено, что происходило какое-то собрание или пирушка…»

Этот удивительный вечер описан в «Том Деле» самим хозяином дома — Филипповым. Правда, итог вечера чуть не оказался для него плачевен… Однако все по порядку.

За несколько дней до 9 апреля на квартирах сразу нескольких известных петербургских литераторов раздались телефонные звонки.

Позвонили и Тэффи. Тогда вся читающая Россия знала это имя (вернее — псевдоним знаменитой юмористки Надежды Лохвицкой). Ей уже перевалило за сорок, но вчерашняя роковая красавица была еще очень хороша. Уже в эмиграции, спустя много лет, она вспоминала тот телефонный звонок: «Петербургская оттепель, неврастения… Позвонил Розанов, бессвязно говорил о каком-то приглашении… „Не могу ничего вам сказать по телефону…“ Так и не посмел сказать ничего конкретного».

Знаменитый и по сей день Василий Розанов — один из тогдашних «властителей дум». Влюбленный в творчество Достоевского, 24-летний Розанов женился на вдвое его старшей Аполлинарии Сусловой — мучительной любовнице Федора Михайловича. И сам Розанов — мистик, посещавший хлыстовскую секту, болезненно интересовавшийся тайнами радений, был сродни персонажам Достоевского. Так что понятен его страстный интерес к приглашению, загадка которого разъяснилась, когда к Тэффи пришел еще один известный тогда литератор — Измайлов.

«Неужели вы не поняли, о ком речь? — спросил Измайлов. — Разве вы не знаете, о ком нельзя говорить по телефону? О Распутине! Ибо достаточно упоминания его имени — и телефон будет прослушиваться полицией». Вот кем был тогда полуграмотный «отец Григорий»!