Тираны России и СССР - Эдвард Радзинский

Но (к сожалению для Трегубовой) в деле есть показания и упомянутой ею Лидии Ивановны Кондыревой, 78 лет, вдовы действительного статского советника: «Я жила у своей сестры А. И. Дубельт, когда вечером… в конце 1914 года к ней приехала какая-то, очевидно, ее знакомая молодая красивая барышня… и привезла до той поры моей сестре совершенно незнакомого Распутина… Эта барыня представила Распутина, заявив, что Распутин „пожелал сегодня приехать к вам“… В квартире находилась также приехавшая из Казани Софья Дмитриевна Ознобишина, женщина 55 лет, красивая, хорошо сохранившаяся…. вдова моего двоюродного брата, камергера… Распутину был предложен чай… Барышня, которая его привезла, была, по-моему, в дружеских отношениях с Распутиным — называла его то „Григорий Ефимович“, то „отец“, говорила ему „ты“… Распутин больше молчал, а потом, пользуясь минутами, когда он оставался один с Ознобишиной… начал… гладить ей руку, трепать по щеке, звать ее к себе. Ознобишина шутливо относилась к этим ухаживаниям, хохотала… Уехал он с той барышней… Я расспросила свою сестру Дубельт о молодой красивой барышне, которая привела Распутина. Она мне сказала, что это Вера Трегубова… она, по-видимому, не имела определенных занятий, а только проводила время с Распутиным… Одно время она жила у содержательницы мебелированных комнат Альбертини, через которую и втерлась к моей сестре».

Так что агенты честно выполняли свое дело. Да и сама Трегубова в дальнейшем будет весьма активно фигурировать в сводках наружного наблюдения. Например: «26 мая Распутин с Трегубовой на моторе Мануса приехал домой пьяный, страстно целовал Трегубову».

Все эти донесения агентов Джунковский аккуратно пересылал в Ставку, где Николай Николаевич показывал их царю. Возвращаясь в Царское Село, Ники рассказывал об этом Аликс…

«Мой враг» — так она теперь называла Джунковского.

Но все это были обычные сообщения о кутежах, которые «цари» слышали уже много раз. Нужно было что-то из ряда вон выходящее…

25 марта, как сообщили агенты, «Распутин выбыл в Москву».

Именно тогда в Москве произошел скандал, давший толчок череде событий, повлиявших в какой-то мере на историю России.

Приехав в Москву, Распутин продолжил кутить. Излюбленным местом для его буйного веселья стал особый, ныне почти исчезнувший мир — цыганская Москва. И по сей день существует в Москве Петровский парк, вокруг которого жили тогда великие цыганские артисты, певшие и плясавшие в знаменитых московских ресторанах «Яр» и «Стрельна» — любимых ресторанах Распутина.

Зимний сад, раскинувшийся под куполом, пальмы, кактусы, искусственные гроты, откуда по тропиночкам неслись к столикам услужливые официанты… «Гвоздем» ресторанной «культурной программы» был цыганский хор Лебедевых. Цыгане выступали в общем зале три раза за вечер, после чего хор приглашался в отдельные кабинеты, где и пел прямо перед большим столом. Посетители заказывали песни по своему вкусу и за каждый номер щедро платили. Солисты часто приглашались за стол. Но цыгане не пили во время работы, и гости это знали.

Если кто-то приглашал в кабинет цыганку, с нею шла мать или сестра. Бывали и кровавые случаи: однажды пьяный офицер, отпустив хор, попытался задержать в кабинете хорошенькую плясунью. Отец велел дочери уйти, и тогда пьяный офицер застрелил его.

Нередко во втором часу ночи, когда ресторан уже закрывался, завсегдатаи шли продолжать веселье к Лебедевым — «в табор», то бишь к ним домой.

Иван Иванович Ром-Лебедев был одним из последних представителей этого знаменитого рода, которым во времена Распутина гордилась Москва. Я знал этого высокого красавца старика — он дожил до 80-х годов, был драматургом и основателем Московского цыганского театра. Он много рассказывал о ночном веселье в «таборе» и описал его в своих воспоминаниях.

Войдя в дом, гости рассаживались вокруг стола, официанты наполняли бокалы. И Лебедевский хор начинал традиционную:

«За дружеской беседою, коль пир идет кругом, заветам дедов следуя, мы песню вам споем»… «В такие ночи, — вспоминал Ром-Лебедев, — я, мальчик, не спал, я жадно прислушивался — что там происходило в зале. Приезжали сыновья Льва Толстого… заходил не раз великий князь Дмитрий Павлович».

Но то, что случилось мартовской ночью 1915 года, Ром-Лебедев запомнил на всю жизнь. Он проснулся от шума и понял — опять гости. И вышел в коридор. Обычно официанты, пробегая, совали ему конфеты. Но сейчас они быстро проносились мимо — строгие и сосредоточенные. У входа в гостиную стояли жандармы — значит, приехал кто-то очень важный… Грянула песня: «Григорий Ефимович, ай да молодец! Изволил ты пожаловать к цыганам наконец!..»

Мальчик привычно припал к замочной скважине. Он увидел: хор в полном составе стоял у балконной двери, отец — впереди хора, мать — с краю. В центре стола сидел мужик в вышитой косоворотке. Ему поднесли бокал шампанского, хор загремел: «Пей до дна, пей до дна!» Началась цыганская пляска. И тогда его бабушка подошла к мужику и в пояс поклонилась, приглашая его танцевать. И он пошел — легко приседая, хлопая по голенищам сапог. Все вокруг ухало, подпрыгивало… Веселье кончилось только под утро.

В отдельном кабинете «Яра» во время выступления цыганского хора и произошло событие, о котором вскоре узнала вся Россия. В 1917 году по обстоятельствам этой запутанной истории следователями Чрезвычайной комиссии были допрошены лица, которые могли пролить свет на случившееся.

Из показаний Джунковского: «В марте 1915 года Московский градоначальник Адрианов доложил мне, что известный Григорий Распутин в Москве в ресторане „Яр“ вел себя безобразно — спускал брюки, показывал свой детородный член и при этом хвалился, что рубашка на нем вышита Государыней… Я приказал дать делу законный ход».

Провести расследование Джунковский велел начальнику Московского охранного отделения А. П. Мартынову.

Из показаний Мартынова: «Я тогда же вызвал подполковника Семенова, бывшего в то время приставом… в участке которого находился ресторан „Яр“. Семенов сообщил мне, что он находился в ресторане „Яр“ в тот вечер, когда кутил Распутин. Последний приехал к „Яру“ в небольшой компании… заняли отдельный кабинет, пригласили певиц и устроили кутеж… В настоящее время я всех этих подробностей не помню, так как прошло около 2 лет, но я тогда со слов названного Семенова подробно сообщил в департамент полиции…»

Из показаний Джунковского: «26 марта 1915 г. около 11 вечера, как сообщил мне Мартынов, в ресторан „Яр“ прибыл Г. Распутин вместе со вдовой почетного гражданина Анисьей Ивановной Решетниковой, сотрудником московских и петроградских газет Николаем Никитичем Соедовым и неустановленной молодой женщиной. Вся компания была уже навеселе… Заняв кабинет, приехавшие вызвали к себе по телефону редактора-издателя московской газеты „Новости сезона“, потомственного почетного гражданина Семена Кугульского… По-видимому, компания имела и здесь возможность пить вино, так как опьяневший еще более Распутин плясал… „русскую“, а затем начал откровенничать с певичками в таком роде: „Этот кафтан мне подарила „старуха“… она его шила“. А после русской: „Эх! Что бы „сама“ сказала, если бы сейчас меня здесь увидела“… Далее поведение Распутина приняло безобразный характер какой-то половой психопатии; он будто бы обнажил свои половые органы и в таком виде продолжал вести беседу с певичками, раздаривая некоторым собственноручные записки вроде „люби бескорыстно“… На замечание заведующей хором о непристойности такого поведения в присутствии женщин Распутин возразил, что он всегда так держит себя перед женщинами, и продолжал сидеть в таком же виде. Некоторым из певичек Распутин дал по 10–15 рублей, беря деньги у своей молодой спутницы, которая затем оплатила все прочие расходы по „Яру“. Около 2 ночи компания разъехалась».