Родной берег - Уильям Николсон

– Китти рассказывала о моем тайном пороке?

– Нет.

– Расскажет. Не надо так пугаться. Старый добрый алкоголизм. Понимаю, не очень оригинально. Естественно, я борюсь с этим. Естественно, безуспешно.

– Почему, Эд? – Ларри печально посмотрел на друга. – От ужаса. Как пишут в газетах, которых я не читаю.

* * *

Джордж, Китти и Джеральдина добрались до спального этажа.

– Значит, вот где ты жила во время войны? – спросила Джеральдина. – Тебе выделили одну из больших комнат, как нам с Ларри на брачную ночь?

– О нет, – засмеялась Китти. – Мы с Луизой жили на чердаке. – Она заметила узкую лестницу для прислуги. – Вон там.

– Получается, ты жила в детской, Китти? – удивился Джордж.

– Да, – ответила она, вспоминая, как однажды вечером вернулась и обнаружила Эда на своей постели. – Мы жили в детской.

– Я туда долгие годы не заходил. Понятия не имею, как там теперь. Не хочешь освежить воспоминания?

– Почему бы и нет?

Узкая лестница привела их в коридор с отстающими обоями. Китти их прекрасно помнила.

Джордж отпер детскую:

– Когда я был маленьким, я и сам здесь спал. – Он оглянулся и умолк.

Комната сияла чистотой. На свежезастланных постелях сидели на одной – улыбающаяся кукла, на другой – плюшевый медведь. На спинке кровати висели четыре крошечные ночные рубашки с вышивкой. Под ними выстроились в ряд четыре пары вязаных пинеток. Детская люлька, обшитая изнутри тканью в розочках, стояла на кресле-качалке. Рядом на полу лежала вверх обложкой раскрытая книга – «Ребенок и уход за ним».

– Вот удивительно, – покачал головой Джордж. – Я и не предполагал. – Будто во сне он обошел комнату. – Странное место для детской. Тут, среди спален для слуг. Но мне здесь нравилось. Видите, тут в углу окно в эркере. Я частенько забирался туда и задергивал шторы. И я верил, что меня никто не найдет.

– Какая красивая комната, – заметила Джеральдина.

– Да, удивительно, – повторил Джордж.

– Не так уж и удивительно, Джордж, – сказала Китти. – В конце концов, у вас будет ребенок.

– Вот что странно, – признался Джордж, – поначалу этого и не понимаешь. Полагаю, он будет жить здесь, как и я в свое время.

– Но разве это не комната для прислуги? – удивилась Джеральдина.

– Нет, – настаивал Джордж, – это детская. Я рад, что Луиза это понимает.

Спускаясь по главной лестнице, они услышали звуки граммофона. «Инк Спотс». Красные стены большого зала ярко озаряло весеннее солнце. Там, на красном ковре между диванами, Эд кружился с Памелой.

Он заметил их в дверях и обернулся:

– Пэмми нашла пластинку. И потребовала от меня танец. Китти залюбовалась ими. Памела танцевала сосредоточенно, лишь изредка поглядывая на красавца отца. Эд выглядел беззаботным и счастливым, что в последние дни случалось редко.

– Как мило! – ахнула Джеральдина. – Куда вы спрятали моего мужа?

– Я здесь. – Ларри подошел к ним сзади.

– Мы должны присоединиться, – сказала она. Джеральдина хорошо танцевала и знала это.

– Нет, – ответил Ларри. – Это танец Пэмми.

Китти бросила на него благодарный взгляд.

– Когда мы ставили эту пластинку прошлый раз, – сказала Китти Джеральдине, – снега снаружи было по пояс, так что из дома не выйдешь.

– Ужасная зима! – согласилась Джеральдина. – Должна признать, Эд очень неплохой танцор.

– Она хочет сказать – в отличие от меня, – пояснил Ларри.

– Ничего подобного! Ты прекрасно танцуешь, милый. Но Эд так раскован и вместе с тем точен. Настоящий английский герой, правда? – Это уже для Китти. – Идет в бой, как на прогулку в парк.

Китти промолчала. Глядя на Эда, она ощущала, как сильно его любит и как это мучительно.

Над Лондоном золотился майский закат. Ларри ушел с работы пораньше и, по обыкновению, возвращался домой пешком через Кенсингтонский парк. Он миновал галерею «Серпентайн» и Круглый пруд, где в детстве катался на лодке, как нынче – другие дети, потом вышел на улицу.

Дома предстоял разговор, весь день не дававший ему покоя.

Едва Ларри вошел, как из сада появилась Джеральдина, чтобы поцеловать, – но он уже научился подмечать мелочи. Когда жена нервничает, то развивает бурную деятельность, принимаясь за все с особой тщательностью и заботой. Этим весенним днем она полола розовые клумбы возле дома. На ней был фартук, а в руке – корзинка для сорняков и небольшая двузубая садовая вилка.

– Ничего, если я продолжу? Я почти закончила.

– Да, продолжай, конечно, – ответил Ларри.

Он пошел за ней в сад и сел на скамейку. Встав коленями на резиновый коврик, Джеральдина неспешно орудовала вилкой. И молчала: начать следовало Ларри.

– Ну, что твой доктор? – спросил он.

– Очень внимательный. Настоящий профессионал.

Ларри ждал продолжения, но Джеральдина как будто снова увлеклась прополкой.

– Он смог помочь?

– Да, кажется. Ему удалось меня успокоить. Он сказал, что физических проблем нет. Никаких. – Ее голос дрогнул. – Никаких физических дефектов.

– Вот и славно, – кивнул Ларри.

– Он сказал, что мой случай не уникален. Совершенно.

Выдергивая сорняки из разрыхленной почвы, Джеральдина осторожно складывала их в корзину.

– Он что-нибудь предложил?

– Велел ждать. Ждать.

– Понятно.

Покончив с клумбой, Джеральдина выпрямилась и замерла, склонив голову, спиной к нему. Так она просила утешения. На краткий миг Ларри рассвирепел: сколько можно выставлять себя жертвой? Но потом увидел, как дрожит в ее руке корзина, и гнев угас, превратившись в жалость.

Поднявшись, он подошел к ней, обнял за плечи. Джеральдина повернулась к нему, прижимаясь всем телом:

– О Ларри. Это было так ужасно.

Поставив корзинку на землю и уронив вилку в сорняки, она тихонько заплакала.

Ларри обнял жену еще крепче, поцеловал в щеку, успокаивая:

– Все позади.

– Я понимаю, он врач, это его работа, но все было так ужасно. Мне пришлось раздеться. Мне пришлось… Я не хочу об этом говорить, даже вспоминать не хочу.

– Но ведь он сказал, что все в порядке, а это самое важное. Хорошо, что мы выяснили.

Она припала к нему, всхлипывая:

– Это не физическое. Не физиологическое.