Запретные цвета - Юкио Мисима

Юити заметил, как в небе добела накалилось солнце. На одной из этих утренних улиц, где-то за поворотом, Ясуко все еще терпела предродовые муки. Едва Юити подумал о ней, как ее мучения возникли перед ним воочию. Он почувствовал, будто измерил тяжесть ее страданий в своих ладонях.

— Она ведь справится, правда? — вопрошал зять.

И как бы презирая его беспокойство, теща ответила:

— Конечно же справится!

Она знала, что лучший способ успокоить молодого неискушенного супруга, это продемонстрировать свою уверенность и оптимизм в делах, в которых сведущими всецело бывают только женщины.

Когда автомобиль остановился на перекрестке, они услышали звуки сирен. По серой закопченной улице стремительно проехала ярко-красная пожарная машина, сияющая как на картинке в детской книжке. Пожарная машина подскакивала, и ее словно бы невесомые колеса едва-едва соприкасались с землей. Загромыхал весь квартал, когда этот тяжеловоз промчался мимо.

Пожарная машина чуть ли не шаркнула по капоту автомобиля с Юити и его тещей. Они выглянули из окон в поисках пожара.

— Что за глупость эти пожары в такое время! — сказала мать Ясуко.

В такой яркий солнечный день она не смогла бы разглядеть пожар, заполыхай он вблизи нее. Все же что-то где-то загорелось по-настоящему.

Юити появился в палате и первым делом вытер пот со лба страждущей Ясуко. Странноватое ощущение — что он оказался здесь раньше, чем начались роды. Нет сомнения, что его соблазнило и привлекло сюда что-то сродни рискованному наслаждению. Ему некуда было бежать от своих мыслей о мучениях Ясуко, вот поэтому желание быть сопричастным к ее страданиям и привело его сюда. Юити, не любивший возвращаться домой, на этот раз пришел к постели Ясуко как будто в свой родной дом.

В палате было очень жарко. Раздвижные двери на балкон были отворены. Белые занавески защищали от солнечных лучей, и только ветерок изредка раздувал их. Дожди и холода продолжались до вчерашнего дня, поэтому вентилятор еще не доставили; но как только в комнату вошла мать, она тотчас по-хозяйски распорядилась, чтобы из дому привезли вентилятор. Медсестра отсутствовала по своим делам. Юити и Ясуко остались наедине. Молодой супруг вытирал пот со лба жены. Глубоко вдохнув, Ясуко открыла глаза. Она разжала свою влажную руку в плотно сжимавшей руке Юити.

— Мне сейчас лучше. Уже полегчало. Скоро отпустит совсем, минут через десять-пятнадцать. — Она огляделась, будто видела все вокруг впервые. — Какая жара!

Юити был напуган тем, что Ясуко почувствовала облегчение. В этом выражении ее лица уже без страдальческой маски он увидел фрагмент повседневности, которая пугала его больше всего.

Молодая жена попросила подать зеркальце. Она причесала свои волосы, спутавшиеся во время болезненных приступов. В ее бледном одутловатом лице без макияжа обнажилась некрасивость, в которой она сама не могла бы прочитать величавые черты своего страдания.

— Я такая растрепа. Прости, пожалуйста, — произнесла она таким трогательным голоском, какого не услышишь ни от одного пышущего здоровьем человека. — Сейчас, подожди секундочку, я снова буду красивой.

Юити не сводил глаз с ее изможденного, почти детского личика. «Как это можно объяснить, как?» — озадачивался Юити. Именно здесь, подле жены, из-за этой уродливости и этого страдания он окунался с головой в человеческие эмоции. Любить ее такой было будто бы в порядке вещей. Однако, когда жена была безмятежна, когда она была хороша собой, эти чувства, наоборот, покидали его, и тогда ему вспоминалась только его собственная душа, не способная на любовь к ней. Как это можно объяснить? Юити просчитался. Он настойчиво не желал верить в то, что теперешняя его нежность к жене несовместима с нежностью заурядного мужа в повседневной жизни.

Вернулась мать Ясуко вместе с медсестрой. Юити поручил жену двум женщинам, а сам вышел на балкон. С балкона на третьем этаже был виден весь больничный двор; в глаза ему отсвечивали многочисленные окна госпиталя напротив двора и застекленный лестничный пролет; он видел, как по лестнице спускалась медсестра в белом халате. Через стекло на лестничном пролете были прорисованы отчетливые параллельные линии. Их пересекало по диагонали отраженное дополуденное солнце, светившее с противоположной стороны.

В этом солнечном свечении Юити почуял запах дезинфекции, и затем он вспомнил слова Сюнсукэ: «Разве тебе не хотелось удостовериться в своей невиновности перед самим собой?»

«В словах этого старикана всегда было что-то чарующее, как отрава… Я должен, говорит он, с абсолютным отвращением увидеть рождение своего ребенка. Он пророчит, что мне это будет по силам. В этом жестоком подстрекательстве, в этом сладостном соблазне его победоносная самоуверенность».

Он положил руку на железные перила балкона. И тотчас теплота ржавых перил, нагретых солнцем, напомнила ему о медовом месяце, когда он хлестал своим галстуком балконные перила в гостинице.

От невыразимого смятения у Юити заколотилось сердце. Это отвращение, взращенное в сердце Юити старым писателем, вызванное ослепительной болью, околдовывало юношу. Сопротивляться отвращению, а тем более расквитаться с ним — это почти то же самое, что и предаваться ему всем телом и всей душой. Чтобы узреть причину отвращения или разведать источник наслаждения, следует различать чувственную страсть и плотское вожделение, однако Юити сделать это было труднее всего. Когда он размышлял обо всем этом, то сердце его начинало клокотать.

Открылась дверь в палату Ясуко. Вошли две сестры, толкая впереди себя каталку, за ними — заведующий гинекологическим отделением, облаченный в белый халат. В этот момент Ясуко вновь пронзила боль. Она позвала своего мужа по имени таким голосом, будто он находился где-то очень далеко. Юити вбежал в помещение, схватил ее за руку.

Заведующий отделением радушно улыбнулся.

— Потерпите еще немного. Еще немного потерпите.

Было что-то красивое в белых волосах этого заведующего, что позволяло людям с первого взгляда доверять ему. Добросердечность этого седовласого, многоопытного, беспристрастного, открытого, прославленного врачевателя вызывала у Юити враждебность. У него пропало всякое беспокойство, всякая озабоченность по поводу беременности, родов, чреватых осложнениями, ребенка, который должен появиться на свет. Все, чего ему хотелось теперь, это воочию увидеть роды.

Ясуко страдала от боли, и, пока ее везли на каталке, глаза ее были закрыты; лоб увлажняла испарина. Ее вялая рука поискала в воздухе руку Юити. Когда юноша схватил ее руку, бескровные губы Ясуко потянулись к его склоненной голове.

— Иди со мной. Если тебя не будет рядом, у меня не хватит мужества родить нашего ребеночка.

Было ли это всего лишь признанием, открытым и трогательным? Его жена словно предугадала его сокровенное желание, и в Юити заронилась сумасбродная мысль, что она сумеет ему помочь. Даже посторонние в тот момент могли видеть его ни с чем не сравнимое волнение и самоотверженную преданность своей жене.