Запретные цвета - Юкио Мисима

Юити заметил, как в руки доктора передали другой инструмент — чистый, сияющий, серебристо-зеркальный, живодерский. Это был внушительный прибор, напоминающий ножницы, раздвоенные по оси вращения. Там, где должны быть лезвия, имелась пара больших изогнутых ложек. Одна сторона внедрилась вглубь утробы роженицы; после того как другая сторона соединилась и вошла внутрь, инструмент был зафиксирован по оси. Это были акушерские щипцы.

Там, в предельной глубине тела своей жены, держась за ее руку, молодой муж реально чувствовал этот инструмент, грубо вторгающийся внутрь роженицы с целью что-то там захватить своими железными щупальцами. Он видел, как она кусала нижнюю губу белыми зубами. И сквозь это страдание Юити замечал, что лицо ее не покидала нежная-нежная вера в него, и все-таки он не отважился поцеловать жену в губы. Юноша не был уверен в том, что этот поцелуй станет для него самым естественным поступком.

Щипцы нащупали в этой топкой зыбкой плоти мягкую голову младенца и зацепили его. Две медсестры, каждая со своей стороны, нажимали на живот Ясуко.

Юити искренно верил в свою невинность — хотя уместней было бы сказать, что он молился за это.

Однако в это время, когда Юити поглядывал то на лицо своей жены в апогее страдания, то на окровавленное месиво нижней части живота, бывшей некогда источником его ненависти, в сердце его началось преображение. Красота Юити, созданная, кажется, для того, чтобы вызывать восхищение равно как у мужчин, так и у женщин, отныне впервые вернула себе эту функцию существовать ради того, чтобы на нее просто смотрели. Нарцисс позабыл о своем лице. Глаза его столкнулись с отражением в зеркале уже другого объекта. Созерцать эту жестокую, уродливую картину было все равно что смотреть на себя самого…

До сих пор Юити мог осознавать свое существование, только когда на него смотрели. Иначе говоря, чувство, что он существует, возникало в момент, когда он ловил на себе взгляды. И вот теперь он опьянялся новым смыслом своего существования — несомненно, того существования, при котором он уже перестал быть объектом постороннего внимания.

Какая прозрачная, какая легкая настала жизнь! Это подлинное существование! Как вещи в себе. Этот Нарцисс, позабывший о своем лице, мог даже посчитать, что его лица отныне не существует. Если бы его жена, забывшись от боли, хотя бы на мгновение открыла глаза и взглянула на мужа, то она, несомненно, заметила бы без труда выражение лица человека, который существовал в одном с ней мире.

Юити освободил руку жены. Он поднес обе свои запотевшие ладони ко лбу, будто прикасаясь уже к себе обновленному. Вынул платок и вытер лоб. Он заметил, что кисть жены продолжает сжимать пустоту там, где была его рука, и снова взял жену за руку — не взял, а будто вложил свою ладонь в изложницу.

…Закапала, полилась околоплодная жидкость. Уже показалась голова ребенка; глаза зажмуренные. Манипуляции, проводимые в нижней области живота роженицы, заслуживают сравнения с согласованной, напряженной физической работой корабельной команды на палубе во время разыгравшегося шторма. Это было вполне обычное напряжение сил — человеческих сил, порождающих жизнь. Юити различал напряжение мускулов даже в складках белого халата главы гинекологического отделения.

Освобождаясь от своих оков, младенец протискивался вперед. Это был белесоватый, с фиолетовым оттенком, полумертвый ломоть человеческой плоти. Раздалось что-то вроде роптания. Затем этот ломоть плоти закричал. И с каждым выкриком он заливался краснотой.

Отрезали пуповину. Медсестра подхватила младенца и показала матери.

— Это девочка!

Ясуко, кажется, не поняла.

— Это девочка!

Она услышала и легонько кивнула. Ясуко лежала молча, с открытыми глазами. Глаза ее, кажется, не видели ни отца, ни поднесенного ребенка. Если даже она и видела их, то не улыбнулась. Это бесстрастное, в точности животное, выражение лица у человека бывает в редчайших случаях.

«В сравнении с ним все трагические и пафосные лица людей всего-навсего лишь маски», — размышлял в Юити уже мужчина.

Новорожденную нарекли Кэйко, радость семьи была безгранична. Так было, несмотря на то что вопреки ожиданиям и надеждам Ясуко родилась девочка. Через неделю после родов, еще пребывая в госпитале, сердце Ясуко купалось в радости, но она непрестанно задавалась никчемными вопросами — почему родилась девочка, а не мальчик? «А не совершила ли я ошибку, когда молилась за мальчика? — вопрошала молодая мамаша. — Ужель радость моя, что я вынашивала красивого ребенка, похожего как две капли воды на мужа, была пустышкой и я с самого начала лелеяла иллюзии?» Правда, трудно было сказать, на кого из родителей походил ребенок, но сейчас ей казалось, что у девочки имелось больше отцовских черт, нежели материнских.

Кэйко набирала вес с каждым днем. Весы стояли возле кровати матери. Ясуко пошла на поправку после кесарева и ежедневно записывала в графике, сколько новорожденная прибавила в весе. Поначалу Ясуко казалось, что она родила какого-то жутковатого монстра, не развившегося до человеческого облика, но с первой острой болью в ее груди во время кормления и последовавшим за ней почти аморальным наслаждением она прониклась к своему отпрыску со странной недовольной гримасой любовью, которую уже невозможно было отнять у ее материнского сердца. Кроме того, всякие визитеры и прочие окружающие нянькались с этим комочком жизни, через силу, поневоле принимая его за человека, как будто ему еще только предстоит стать человеком, сюсюкая с ним на языке, вовсе не обязательном для понимания.

Ясуко пыталась сравнить свою ужасающую физическую боль, через которую она прошла несколько дней назад, с психологической болью, которую причинял ей Юити в течение долгих месяцев. После того как улеглась первая боль и сердце ее познало успокоение, она увидела надежду в том, что вторая боль будет продолжаться значительно дольше и для ее выздоровления потребуется больше времени.

Первым, кто заметил изменения в Юити, была не Ясуко даже, а его мать. Ее кроткая, скромная душа со всей врожденной простотой мгновенно провидела преображение в своем сыне. Как только она услышала, что кесарево прошло успешно, она оставила Киё присматривать за домом, а сама отправилась на заказанной машине в госпиталь. Она открыла дверь палаты. Юити, стоявший у изголовья Ясуко, бросился навстречу и заключил мать в объятия.

— Осторожно! Еще повалишь меня, — замешкалась мать и ткнула своим маленьким кулачком в его грудь. — Не забывай, я все-таки больной человек. Боже, какие красные глаза у тебя! Ты что, плакал?

— Я так вымотался от напряжения… Стоял рядом с ней во время операции…

— Ты не отлучался от нее ни на шаг?

— Правда-правда, — подтвердила мать Ясуко. — Я пыталась остановить его, но он не послушал меня. Ясуко тоже была хороша, не отпускала его руку.

Мать Юити посмотрела на Ясуко, на постель роженицы. Ясуко слабо улыбалась, но лицо ее не выказывало ни тени смущения. Мать снова взглянула на сына. Глаза ее как бы говорили: «Что за странный ребенок! Сейчас, когда ты стал свидетелем этого кошмарного зрелища, ты и Ясуко впервые выглядите как настоящая супружеская пара. У вас обоих такое выражение лиц, будто вы скрываете некий сладостный секрет».