Гордая американка - Жюльетта Бенцони

Александра была несколько удивлена тем, как хорошо прижилась во Франции тетя Эмити.

– А как же столь любезный вашему сердцу дом, сад, лошади с собаками? Вы обо всем этом позабыли! – Вовсе нет! Да будет тебе известно, я с ностальгией вспоминаю Америку, но ведь мы решили проводить в Филадельфии не меньше четырех месяцев в году! К тому же я намерена переправить во Францию моих любимых лошадей и собачек. Им понравится в Турени! Там отличный климат и мягкая травка. Сама все поймешь, когда там окажешься. Вот только жаль, что нельзя повезти тебя туда прямо сейчас – тебя же охраняют!

Охрана начинала надоедать Александре, хотя она находила некоторое удовольствие в своей новой жизни, в которой с нее сдували пылинки. Даже боль от неразделенной любви становилась менее острой. Делия, Фонсом, сладостные туманы, окутывающие лагуну, – все это постепенно растворялось, сменяясь всего лишь сожалением об утрате. По вечерам, садясь за старинный туалетный столик, в зеркало которого когда-то смотрелась, как гласила легенда, прекрасная креолка, которой была обещана императорская корона, она вспоминала нью-йоркские вечера: там, вернувшись вместе с ней с приема или с бала, Джонатан присаживался рядом с ее столиком, заваленным бесценными мелочами, и наблюдал, как она снимает с себя драгоценности, а то и помогал расплетать волосы. При всем своем «self-control»[14]он был без ума от ее красоты! Видимо, ему была дорога только ее внешность, поэтому старая пословица «с глаз долой – из сердца вон» подходила ему как нельзя лучше. Достаточно было появиться на горизонте другой красотке – и случилось непоправимое: от великой любви Джонатана не осталось и следа, не считая горького запаха остывшего табака… Ей предстояло строить жизнь заново, но где, как? И зачем? Вокруг себя Александра видела одни руины, поэтому она спрашивала себя, не лучше ли было бы зарыться в них, на время полностью сменить личину? Раз средства позволяют ей излишества, то почему бы не купить, скажем, замок в Турени? Надо будет обсудить это с маркизом де Моденом: вот кто лучший на свете советчик…

Наконец, настало утро, когда комиссар Ланжевен, позволивший себе кривую усмешку – у него это было признаком огромной радости – отослал своих людей восвояси и сообщил Александре, что она может доживать последние деньки в Париже, ни о чем не тревожась: зловещая Пион была задержана накануне в отеле «Мажестик» благодаря натренированному глазу физиономиста-грума, который оказался к тому же страстным поклонником криминальных колонок в прессе.

Господа Дюпэн и Дюбуа расстались с Урсулой и Фирмином не без сожаления: в конце концов здесь они выполняли самое приятное задание за всю свою карьеру. Утешило их заверение, что они всегда останутся желанными гостями и могут заглядывать перекусить или переброситься в картишки, когда у них образуется свободный часок.

Тем временем тетя Эмити получила от мужа ободряющий звонок: Риво сообщал, что вернется через день, и советовал жене поторопиться со сборами: «Лотарингия» выйдет из Гавра 3 сентября; он заказал 3 места.

– Пошла твоя последняя неделя в Париже, – предупредила мадам Риво племянницу. – Чем хочешь ее занять?

– Вы уверены, что мы отбудем втроем?

– А как же! Давай не спорить по пустякам! Я уже объясняла, чего требует от тебя долг. Если бы мы жили в «Славном веке», то я бы сказала, что тебя призывает «слава», что является не такой уж негодной формулировкой: при отъезде из Нью-Йорка ты была окружена прекрасным ореолом; так пусть он останется в целости.

– Не беспокойтесь, – ответила Александра, – я поплыву с вами. Что до моих занятий… Буду гулять по Парижу, который я не так уж хорошо знаю, посещать лавочки… Заеду попрощаться с Долли д'Ориньяк…

– На поездку в Периге у тебя не остается времени. Что касается жителей замков, то они, насколько мне известно, сидят там до октября из-за охоты.

– Тогда я занесу ей и другим людям, о которых у меня сохранятся добрые воспоминания, свою карточку. Моя «слава», как вы говорите, требует, чтобы я не отступила от требований света и простилась со знакомыми по всем правилам.

Хотя весть о том, что ужасная китаянка очутилась за решеткой, успокоила ее, Александра была не до конца удовлетворена. У арестованной так и не нашли медальона, как ни рылись в ее пожитках, что доставляло ограбленной страдания суеверного свойства: с тех пор, как она лишилась этой вещи, ее жизнь терпела крушение, и она с трепетом думала, как, не обретя снова этот талисман, сумеет выдержать все трудности, которыми встретит ее Америка.

«А я-то считала себя сильной духом женщиной, интеллектуалкой… – думала она, собирая драгоценности в преддверии отъезда. – А оказалась фетишисткой, как старуха-скво из племени ирокезов! Представляю, что бы сказал на этот счет Джонатан…»

Последние слова она произнесла вслух и содрогнулась при звуке имени мужа. Прежде, когда между ними еще не разверзся океан, она часто вспоминала о нем в связи с любыми мыслями, посещающими голову, однако сейчас впервые после их разрыва она вспомнила их беседы и испытала острое недовольство собой. Какое теперь имеет значение, что бы сказал или сделал судья Каррингтон?

Закрыв кожаную шкатулку, она заперла ее в шкафу, надела светлую шляпку в тон легкому костюму поверх корсажа, аккуратно натянула перчатки с крагами из шевро и приготовилась к выходу. По дороге она заглянула в гостиную к мадам Риво, которая корпела над письмами, так как состояла в переписке с множеством людей. Тетя Эмити подняла одновременно нос и перо.

– Почему ты не сказала, что собралась прогуляться? Я бы перенесла свое пустое занятие на потом.

– Я уже большая девочка, тетя Эмити. К тому же к обеду у меня еще не созрело планов. Уж больно хороша погода! Я воспользуюсь вновь обретенной свободой, не беспокоя вас.

– Это я способна понять. Но вели Фирмину подать тебе экипаж!

– Только не это! Это испортит все удовольствие. Вы знаете, как я люблю пешие прогулки. Добреду до магазина «Бон Марше», куплю безделушек; потом отправлюсь к Долли, чтобы оставить карточку с прощальными пожеланиями. Между прочим, вполне может статься, что она уже вернулась: вчера у меня был обнадеживающий телефонный разговор с ее дворецким.

– Счастливого пути! Только не задерживайся допоздна! Я все еще не избавилась от привычки беспокоиться за тебя, даже беспричинно.

Вместо ответа Александра обняла славную женщину и упорхнула. Погода была не такой жаркой, как в последние дни, и она с наслаждением вдыхала свежесть, принесенную ветром с запада: пахло травой и даже морем. Над Сеной кружились чайки; Александра дошла по набережной до улицы Дю Бак, на которую и свернула, чтобы без спешки изучить витрины антикварных лавочек.

Добравшись до цели – огромного магазина, где отоваривалось все Сен-Жерменское предместье, успевшее привыкнуть к близости «ужасной металлической конструкции» – произведению Гюстава Эйфеля, она купила несколько пар перчаток, несколько чудесных вышитых скатертей для своих нью-йоркских горничных и несколько простыней, которые распорядилась доставить по ее адресу; далее ее привлекла гордость «Бон Марше» – картинная галерея, отличавшаяся пышным интерьером в стиле «Наполеон II».