Постскриптум. Поможет ли России Путин? - Алексей Пушков

Евросоюз, который ведет с нами переговоры о «партнерстве ради модернизации», в мае 2010 года высказал нам свои пожелания в специальном докладе. Причем большое место в них занимает политическая сторона вопроса: верховенство права, независимость суда, политическая конкуренция, свобода слова, соблюдение прав человека.

Создалась парадоксальная ситуация: Россия устами своего президента говорит о том, что модернизация предполагает сближение с Западом. А Запад, в свою очередь, утверждает, что это невозможно без изменения характера российской политической системы. Причем это звучит скорее как условие, чем как пожелание (хотя в июле 2010 года бывший президент Польши Александр Квасьневский убеждал меня в обратном).

Такая постановка вопроса имеет несколько смыслов. Во-первых, обозначить предпочтения и приоритеты Евросоюза в диалоге с Россией. Во-вторых, возможно, подыграть Дмитрию Медведеву, которого в ЕС считают сторонником демократизации — в противовес более консервативному, в глазах европейцев, Владимиру Путину. Наконец, оказать поддержку российской либеральной оппозиции, которую на Западе по-прежнему считают своим главным политическим союзником в России.

Общий смысл послания Евросоюза Кремлю был таков: если вы будете меняться в нашем направлении, тогда можете рассчитывать на переход Запада к более благосклонному восприятию российских потребностей в области инвестиций и высоких технологий. Если же вы не пойдете по этому пути, то мы, конечно, не откажемся от сближения с вами, но и не следует ожидать особый прорыв в технологическом сотрудничестве, которое для России более всего важно.

Это — серьезный вызов для Дмитрия Медведева. Когда он возглавил государство, нынешняя российская политическая система уже была создана. Некоторые ее называют «путинской вертикалью власти», на Западе ее называют «авторитарной», в России говорят о «мягком авторитаризме» или же об «управляемой демократии». Но суть понятна. Она состоит в том, что между демократической моделью, которую считает для себя нормой Запад, и той моделью, которая создана в России, есть большое, причем качественное различие. Оно достаточно очевидно, если мы посмотрим на роль Госдумы, которая фактически перестала быть оппонентом исполнительной власти и, скорее, является ее продолжением. Или если посмотреть на выборы, когда необходимо вмешательство президента для того, чтобы некоторым оппозиционным партиям не блокировали путь в региональные парламенты.

«У России — своя демократия», — заявил на Ярославском форуме, проходившем в начале сентября 2010 года, Владислав Сурков. Но на Западе с этим не согласны. Об этом весьма прозрачно высказался на том же форуме советник Обамы по России Майкл Макфолл. На Западе существует своя система контроля и управления демократическими процессами, весьма изощренная и скрытая, тогда как в России политическая система жестко управляется из единого центра. Причем в российских верхах нет намерения — и тем более готовности — идти по пути изменения характера этой системы.

Система «управляемой демократии» стала результатом всего политического развития страны, начиная с 2000 года. Она представляет собой и своеобразный ответ на неуправляемость «ельцинской эпохи». Тогда мы, вслед за СССР, чуть было не потеряли и Россию. Ведь от нас вполне могла отделиться Чечня, а это запустило бы «эффект домино», то есть процесс отделения других национальных, прежде всего — северокавказских республик. Само создание ныне действующей «вертикали власти» было вызвано необходимостью удержать Россию в рамках управляемости. Однако процесс пошел дальше. И вместо необходимой управляемости Россия получила систему жесткой управляемости политическими процессами, тогда как управляемость в остальных сферах (например, в армии, где до сих пор процветает дедовщина, или в лесном хозяйстве, как показали пожары лета 2010 года) осталась на невысоком или откровенно низком уровне.

В ситуации, когда жесткая управляемость была распространена практически на все сферы политической и общественной жизни, возникло серьезное противоречие между внешнеполитической доктриной Медведева, состоящей в необходимости сближения с Западом, и теми политическими реалиями, которые существуют внутри страны. Маловероятно, что Запад удовлетворится косметическими изменениями в российской системе власти. Например, сохранением 7-процентного порога на выборах при той лишь поправке, что партиям, получившим 5 процентов голосов, разрешат иметь одного представителя в Госдуме. Характерно, что Дмитрия Медведева уже критиковали западные либеральные издания за отсутствие серьезных сдвигов в России, в том числе за то, что он инициировал и подписал закон, дающий большие полномочия ФСБ (см., например: Julia Joffe. No White Knight. — Foreign Policy. August 9, 2010).

Соответственно, сторонники привлечения Запада к модернизации России оказываются в сложном положении. Чтобы удовлетворить пожелания западных партнеров, власть должна пойти на резкую демократизацию политического процесса в России. Но к этому, как представляется, нынешняя власть не готова и не считает такие изменения отвечающими ее интересам.

По всей вероятности, наше дальнейшее развитие отношений с Западом будет происходить в рамках этого противоречия. С одной стороны, руководство России будет стремиться к сближению, будет призывать Запад играть большую роль в процессах модернизации России. А Запад, со своей стороны, будет выставлять нам внутриполитические условия, добавляя еще и внешнеполитические — вроде отказа от признания Абхазии и Южной Осетии или вывода войск из Приднестровья.

Это неизбежно сделает процесс «перезагрузки» отношений с Западом очень сложным и противоречивым. Ведь «перезагрузка» означает для наших западных партнеров не только расширение поля взаимодействия во внешней политике. Дело идет о том, чтобы под знаменем сближения изменить характер российской политической системы и власти. Именно здесь находится огромное — и, возможно, главное поле противоречий между нынешним российским руководством и его западными партнерами.

В 2010–2011 гг. я участвовал во встречах российских и украинских политологов и экспертов и вынес впечатление, что российско-украинские отношения действительно вступили в новый этап, который, однако, ставит перед Россией ряд серьезных вопросов. И если они останутся без адекватного ответа с нашей стороны, то, несмотря на замену Ющенко Януковичем, будет происходить дальнейшее отдаление Украины от России.

Украинские политологи говорили о том, что время романтического, или, как еще они его называли, «героического» национализма ушло вместе с Ющенко. Он, собственно, и был его главным представителем. Как шутили украинские эксперты, при Ющенко Украина сама создавала себе проблемы, чтобы потом героически их преодолевать. Это касалось прежде всего отношений с Россией.

К концу правления Ющенко в украинском обществе накопилась усталость от «героического национализма». В свою очередь Ющенко выпал из политической жизни Украины и занимается своим любимым делом — изготовлением вручную кувшинов из глины в своем селе. А его жена, бывшая американская гражданка, бросила свои силы на поддержку политика, которого часто называют «молодым Ющенко», — Арсения Яценюка, который считается новым фаворитом США на Украине, но до сих пор не имел достаточного веса для серьезной борьбы за власть. Бывшая партия Ющенко «Наша Украина», по опросам, пользуется поддержкой лишь 1,5–2 процентов населения. Произошло и резкое ослабление позиций Юлии Тимошенко, которая превратилась в бледную тень прежней себя.