Черный легион - Богдан Сушинский

«Значит, действительно Кальтенбруннера?! — мельком взглянул на нее Скорцени. — Интересно, Фройнштаг, интересно… Я-то думал: слух. Хотя… всуе такие имена не упоминаются».

— Все обойдется, господа. Вижу того, нашего, офицера, — вовремя разрушил установившееся неловкое молчание Родль.

Скорцени всмотрелся в едва различимые фигуры карабинеров у шлагбаума. Он никогда не жаловался на зрение, но мог поклясться, что с такого расстояния Родль не в состоянии был определить, какая из них принадлежит офицеру, на которого они рассчитывали. Тем не менее замысел адъютанта понял и оптимизм его развеивать не стал.

Рим все еще контролировался войсками, верными королю и маршалу Бадольо. Однако с появлением на севере Италии свергнутого премьер-министра Муссолини его сторонники в Центральной и Южной Италии резко активизировались. И теперь страна пребывала в каком-то сомнамбулическом сне всеобщей политической неразберихи, ликвидировать которую могли или окончательный захват власти войсками, верными дуче, или приход англичан и американцев. Впрочем, осуществлению операции «Черный кардинал» эта неразбериха не мешала. Скорее наоборот.

— Что, господа офицеры?! — возникла в просвете двери рослая фигура Рашковского. За спиной у него стояли два таких же плечистых полицая. Дверь оставалась открытой, и Громов заметил, что за ней затаился еще некто четвертый. Похоже, что в этот раз Рашковский подстраховался надежно. — Есть время отвести душу? Где бы вы еще поагитировали друг друга? Интересно, кто кого и куда склонил: вы теперь оба за беляков? Или оба за красных?

Он стоял, покачиваясь на носках, — широкоплечий, довольный собой. И руки его властно лежали на подвешенной на немецкий манер, слева на животе, кобуре.

— Ты, конечно, пришел переагитировать нас за немцев? — спокойно спросил Громов. — И ясное дело — убедишь?

— Нет, — хищно оскалился Рашковский. — Больше агитировать не буду. С детства мне запомнилось… Через наше село проходил большой отряд махновцев. Так вот, на тачанке у них лозунг был: «Бей красных, пока не побелеют, бей белых, пока не покраснеют!» Потом я видел тысячи лозунгов и призывов. Но больше всего запомнился именно этот. И сейчас я думаю, что с благословенной помощью немцев мы, собственно, тем и занимаемся, что воплощаем в жизнь лозунг незабвенного батьки Махно, царство ему небесное. Объединив усилия, вот так, помаленьку, не спеша, перевешаем и слегка побелевших красных, и сильно покрасневших белых. А, господа офицеры, как вам такая «светлая» перспектива?

«Да он же ненавидит и тех и других?! — открыл для себя Беркут. — Успел стать правоверным фашистом? Или просто ненависть ко всему, что выше его понимания?»

— Нет, Рашковский, после всего, что я узнал о вас, на дуэль я бы вас не вызвал, — неожиданно произнес Розданов. — Честной дуэли вы просто не достойны. Я бы пристрелил вас как собаку, из-за угла. Не замарав при этом чести офицера.

Рашковский метнулся к Розданову, но, заслонив белогвардейца, Беркут успел перехватить сначала правую руку полицая, потом блокировать удар левой, которым Рашковский пытался достать поручика уже из-за его предплечья. И сразу же крикнул растерявшимся полицаям: «Стоять! Не вмешиваться!»

Натолкнувшись на эту неожиданную преграду, Рашковский отскочил и выхватил пистолет. Казалось, уже не существует ничего такого, что могло бы остановить его. Но все же выстрелить он не решился. Вместо этого снова взорвался:

— Пристрелю, шваль дворянская! Офицерье вонючее!

— Но ведь ты тоже офицер, — как можно спокойнее напомнил ему Беркут.

— Офицер, да не вашей офицерской породы! Думаете, не догадываюсь, как бы вы надо мной измывались, если бы ваша взяла?! Но пока что взяла моя!

— Ты хотел что-то сказать, Рашковский. Розданов перебил тебя, извини. Я слушаю, — попытался окончательно успокоить его лейтенант.

— Подожди — дождешься! Я еще поговорю-поворкую с вами. Только не здесь и по-иному. Эй вы, — обратился к полицаям, — эту шваль — ко мне! По одному! Волоком по земле! Сначала этого, недобитого белого, — он нервно помахал пистолетом перед лицом Беркута, хотя речь шла о Розданове. — А потом и красную вшу, — добавил уже из-за порога. — Ну, кому сказано?!

У входа в папский город Скорцени купил небольшой буклет-путеводитель по Ватикану.

«Папа римский, — было сказано в нем, — является епископом Рима, викарием Иисуса Христа, преемником святого Петра, высшим главой вселенской церкви, патриархом Запада, примасом Италии, архиепископом и митрополитом Римской провинции, сувереном города-государства Ватикан, рабом рабов Божьих».

Последний титул, «раб рабов Божьих», показался Скорцени слишком сомнительным, чтобы воспринимать его всерьез, тем не менее…

Судя по дате, путеводитель был издан только неделю назад. В тех четырех брошюрках, которые уже лежали на его столе на вилле Карпаро, титулы папы не перечислялись, поэтому штурмбаннфюрер был приятно удивлен, открыв для себя, что во время дьявольски сложной операции, которую им предстоит осуществить, похищать они будут не дряхлеющего старца с полным набором земных болезней, избранного коллегией таких же старцев-кардиналов своим папой, а, видите ли, викария самого Иисуса и преемника святого апостола Петра…

Нельзя сказать, чтобы это открытие повлияло на его твердое намерение осуществить штурм Ватикана и захватить Пия XII. Однако оно впервые заставило Скорцени серьезно задуматься над тем, какую бурю во всем мире вызовет сия акция. Сколько проклятий будет низвергнуто на его голову! Какой вселенской анафеме станут предавать его имя в тысячах храмов и соборов! И, судя по всему, не только в католических.

Проходить на территорию Ватикана можно было довольно свободно. Но паломников появлялось мало. Зато сразу же бросилось в глаза: опереточная охрана, состоящая из швейцарских гвардейцев, резко усилена. Наряду с постами выставлены еще и патрули. Да и немало из тех гражданских, которые попадались ему в пределах юрисдикции Святого престола, явно принадлежали к секретной службе. Напрашивалось предположение, что папа римский срочно запросил помощи у короля. Очевидно, так оно и было.

Скорцени вдруг почувствовал опасность. Подготовка к операции «Черный кардинал» уже не была тайной ни для итальянцев, ни для американцев и англичан — вот что поразило его.

Надвинув широкополую серую шляпу так, чтобы прикрыть от любопытствующих взоров свои шрамы, Скорцени под руку с Лилией Фройнштаг еще раз не спеша обошел всю территорию Ватикана.

Величественный собор Святого Петра — сто лет упорного труда многих тысяч христиан. Жаль, что нет времени любоваться. На площади Святого Петра сто шестьдесят четыре статуи.

«Перенаселена. Хотя чего тебе волноваться. Даже если бы она оказалась совершенно свободной, места для «блаженного мирянина Скорцени» на ней все равно не нашлось бы. Тем более что здесь, кажется, только святые».

Ага, вот и примыкающий к собору апостолический дворец, сверился он с путеводителем. Три тысячи комнат и двадцать дворов. К чему?