Говорит и показывает Россия - Аркадий Островский

Камера показывала окровавленную ногу и хирургов, которые сверлили кость дрелью и стучали по ней молотком, одновременно судача между собой о результатах последнего футбольного матча. Бам, бам, бам! “На человека с улицы операционная производит мрачноватое впечатление, – продолжал журналист. – Но на самом деле и дрели, и молотки – это инструменты, совершенно необходимые для этой операции”. И, как бы добивая, Доренко объявлял, что если у Примакова вышел из строя один из тазобедренных суставов, то это значит, что и второй в скором времени тоже будет нуждаться в замене. Впрочем, со второй операцией придется немного подождать – до президентских выборов. “Став президентом, он сможет уже самым непринужденным образом лечиться в течение ближайших четырех лет”. Программа Доренко не оставляла ни малейших сомнений: Примаков – такой же больной и непригодный к президентской должности старикан, как и Ельцин. “Вспомните, совершенно больной Ельцин после инфаркта маскировал свое нездоровье. Насколько мог. Очевидно, что это следует ожидать и от Примакова”[372], – весело заключал Доренко. Если учесть, что рейтинг Ельцина ухудшался вместе с состоянием его здоровья, то подобная аналогия наносила больше вреда политической форме Примакова, чем любая хирургическая операция.

Примакова до того взбесила эта демагогия, что он решил немедленно позвонить и пожаловаться Киселеву, сопернику Доренко. Киселев как раз был в эфире со своей передачей “Итоги”, и звонок Примакова застал его прямо в телестудии. “Я очень удовлетворен тем, Евгений Алексеевич, что вы еще в эфире. Поэтому я имею возможность как-то отреагировать на программу, которую только что смотрел”, – объявил Примаков. “Вы имеете в виду нашу программу?” – решил уточнить Киселев, польщенный таким звонком.

“Я имею в виду программу широко известного своей «правдивостью, доброжелательностью и бескорыстием» Доренко”, – ответил Примаков. Киселева явно задела такая бестактность, но Примаков продолжал: “Он сказал, что я тяжело болен и мне предстоит серьезная операция. Должен успокоить всех своих многочисленных друзей: это абсолютно не соответствует действительности… И еще эпизод с Шеварднадзе… Вы не смотрели?”. “Нет, я, к сожалению, не могу комментировать, поскольку был в эфире и не видел программу”, – отвечал Киселев, все еще оставаясь в эфире. “И не надо”, – вздохнул Примаков. То, что начал Доренко, завершил сам Примаков: этот звонок выставил его смешным и слабым.

Лучшей рекламы программе Доренко было не придумать. И если кто-то смотрел в тот момент “Итоги” Киселева с его витиеватой манерой речи и рассудительной интонацией, то после звонка Примакова было самое время переключаться на цирковое представление Доренко. Соотношение сил между Киселевым и Доренко было примерно то же, что между средневековым мечом и пулеметом.

В других сюжетах, которые не касались напрямую Примакова и Лужкова, Доренко превозносил Путина, брал у него интервью для каждой второй программы и изображал единственным достойным кандидатом на пост президента. После пятнадцати передач рейтинг Примакова упал с 32 % до 8 %, Лужкова – с 16 % до 2 %. Зато рейтинг Путина вырос с 2 % до 36 %.

Березовский нахваливал Путина за то, что он обеспечит преемственность власти, которая позволит ему, Березовскому, “самореализовываться в России”. Он рассказывал, что в Путине его привлекает обещание не пересматривать результаты приватизации. “Потому что очень многие недовольны тем, как произошел передел собственности. Более того, нет вообще довольных этим переделом. Даже миллиардеры недовольны, потому что они считают, что у соседа-миллиардера больше, чем у него. И тем не менее Путин совершенно правильно понимает, что любой передел – это реально кровь”. Он проводил параллели между выдвижением Путина и выборами 1996 года, когда олигархи на время забыли междоусобные распри и сплотились вокруг Ельцина. “Сегодня… есть ясное понимание, что Путин – это и есть тот человек, который и должен быть поддержан обществом, в том числе и олигархами”[373].

Заклятый враг Березовского Чубайс вдруг согласился с ним, выступая в “Итогах” на НТВ, и заявил, что есть только один кандидат: Путин Владимир Владимирович. Это впечатление усиливалось в том числе и благодаря СМИ: Павловский внедрил в медиа понятие “путинское большинство”, хотя истинный рейтинг Путина не превышал 50 %. Очевидно было одно: Путин, не имевший ни политической программы, ни четкой идеологии, ни партии, тем не менее отвечал на общественный запрос и отражал чувство неудовлетворенности, которое накопилось к тому времени в России. Киселев в “Итогах” вообще перестал показывать рейтинги Путина. Социолог Ослон вспоминал, как Киселев сказал ему: “Я не понимаю этих цифр. А того, чего я не понимаю, не может быть”[374]. Впрочем, Киселев был не единственным, кого рейтинг Путина ставил в тупик. Неужели можно всерьез воспринимать как преемника Ельцина этого ничем не примечательного, лишенного харизмы человека с незапоминающимися чертами лица и блеклым голосом?

Однако именно разительный контраст с Ельциным и делал Путина привлекательным в глазах россиян. Народная поддержка Ельцина, которую удалось реанимировать в 1996 году, в том числе через угрозу победы коммунистов, начала угасать почти сразу же, как только эта угроза была устранена, а состояние Ельцина ухудшилось. После кризиса 1998 года поддержки не стало вовсе. Почти половина населения страны ощущала, что годы пребывания Ельцина у власти принесли стране только экономический кризис, инфляцию и крах Советского Союза. Лишь четверть россиян была благодарна Ельцину за предоставленные свободы и демократию. Остальные хотели, чтобы он ушел.

Фокус заключался в том, чтобы ловко превратить отрицательный рейтинг Ельцина в положительный рейтинг Путина. Для этого Путина нужно было представлять одновременно и оппонентом, и помазанником Ельцина. Как объяснял Павловский, концепция состояла в том, чтобы вначале мобилизовать ельцинский электорат, а затем – антиельцинский, расколотый между разными партиями. У Путина было идеальное положение: он уже находился у власти, что всегда импонирует российским избирателям, и в то же время выглядел полной противоположностью Ельцину. Ельцин был стар, болен и все больше терял связь с реальностью. Путин был молод, сообразителен и энергичен. Ельцин был рослым и крупным мужчиной с распухшим лицом и седыми волосами. Путин был невысоким, худощавым и с редкими волосами. Путин летал на военных самолетах, позировал на военных кораблях, занимался дзюдо. Говорил он четко, спокойно и решительно. После эмоционального, импульсивного и пьющего Ельцина, который был воплощением национального русского характера, Путин казался каким-то почти нерусским. Он был скрытен, сдержан, трезв, неэмоционален и довольно педантичен. В процессе социологических опросов люди на фокус-группах отмечали в нем немецкие черты характера. Это был идеальный Штирлиц. “Я был в восторге, собственно говоря, я влюбился в него во второй половине сентября”, – вспоминал Павловский[375].