Синдром Петрушки - Дина Рубина

– Сценический образ. Косичка к фраку не канает, ну иприходится… всю эту пошлость распускать.

А я, по правде говоря, втайне радовался: мне очень хотелосьснова увидеть его номер с Эллис. Как Хана сказала тогда? «Я бы еще сто раз егосмотрела».

Вышли уже в темноте. Я волок кофр с никому не нужнымисегодня «малышами».

– Опаздываем, опаздываем, – озабоченно бормоталон. – Мы ведь открываем программу! Черт, где же такси?..

Тут оно как раз и выехало прямо к нам – точно Петькаподманил его, как дворового щенка, щепотью.

Он буркнул водителю адрес: на Кампе, и я понял, что Эллис досих пор лежит там, на шкафу у Ханы, смиренно дожидаясь своих выходов, своейтайной для Лизы и неподвластной ей жизни.

И мы поплыли в желтоватом, голубоватом снежном дыму, пообъятой светом фонарей вечерней Праге, под мысленно мной напеваемую музыку из«Щелкунчика».

Я даже впал в какой-то тихий экстаз и готов был ехать иехать, потому как мало что видел в жизни красивей этих притихших апостолов,королей и ангелов со снежными цилиндрами на головах; этих вспухших от снегараструбов водосточных труб; этих куполов, колоколен и башенок, что увязли поуши в искрящейся под фонарями и прожекторами крахмальной крупке, проникающей вскладки мраморной тоги любого из молчаливых обитателей пражских крыш…

Но такси скоро остановилось у темного, запертого на ночьмагазина Прохазок.

Петька, с кофром в руках, взбежал по ступеням крыльца –непривычно пустого без толстозадой Страшидлы, – отпер дверь своим ключом ибудто канул в подземелье: он даже света не зажигал, зная помещение назубок.

Мы с таксистом сидели в молчании под рокот мотора, в густойкаше вдруг повалившего снега. Дворники, переключенные на самый высокий режим,хрустким энергичным махом прессовали сухой снег по краям лобового стекла.Прошла минута… другая… Вдруг бесшумно возник на пороге Петька… (забавно, чтомне уже хотелось называть его как-то иначе). Он вынырнул из снежной мельтешни –маг? дьявол? – в распахнутой куртке – белая грудь с черной бабочкой. Наруках нес невесомую душу, спящую девочку, завернутую в покрывало.

– Халло! – нервно воскликнул водитель, когда оноткрыл дверцу, собираясь втиснуться со своей ношей на заднее сиденье, ивстревоженным тоном стал, видимо, выяснять, что происходит. Петька засмеялся ичто-то ответил, протянув ему Эллис для экспертизы. Тот неохотно потыкал ееуказательным пальцем, охнул и так, озадаченно цокая языком и поглядывая взеркальце на куклу, довез нас по нужному адресу.

– Он думал, ты труп из подвала вытащил? – спросиля.

– Ну, вроде того…Обычная история. Приходится давать имее пощупать. Вот так все пальцем тычут и руку отдергивают, будто она кусаетсяили жжется. Вообще, ее перевозка – такая морока. Хорошо бы новую машину купить.Мой пикапчик сдох еще прошлым летом.

Подкатили к входу в заведение…

Меж двух красных фонарей в красном же тулупе с капюшономстоял высокий негр, внимательно наблюдая, как, переложив свою поклажу на плечо,Петька обыскивает карманы.

– Черт… – бормотал тот. – Пригласительный…где же… неужто выпал? В кармане куртки был, точно…

– Да ладно, – вдруг по-русски отозвалсянегр. – Артисты, что ли?

– Артисты, – подтвердил тот.

– Тогда вам к служебному. За углом – дверь, а там –прямо по коридору. Разберетесь.

Пока разбирались и отыскивали нужную дверь, Петька объяснялмне про этот клуб, вообще-то русский. Негр – тоже русский, загримированный;судя по всему, хозяева считают, что подобная экзотика в Праге способствуетросту прибылей.

– Так это казино, что ли?

– Не совсем… Пара автоматов в лобби стоит, но тут другаяэ-э-э… специализация.

– В смысле – бордель?

– Ну-у… не так резко. Тебе на вывеске ясно сказано:«кабаре». Верь написанному. Стриптиз дают, но вроде бы легкий.

– А комнатки наверху все же имеются? Этакий пансион«Небесные ласточки», где пансионерки учат гостей приличным манерам?

– Возможно. Я не вдаюсь. Мне платят за мой номер.

– Кстати, ты помнишь, что Лиза готовит какой-то тамрождественский сюрприз? Я к тому, что наедаться не стоит.

– О чем ты, доктор! Пару кружек пива, лечебного…

На служебном входе сидел полусонный или полупьяный тип вэстрадной, с блестками, жилетке и с такими же, как негр в тулупе, неуместнымиздесь баками, взъерошенными и взбитыми, будто каждый артист, проходящий черезрогатку служебного входа, считал себя обязанным оттаскать его за баки по всемукоридору. Этот страж даже не спросил нас, кто мы такие и куда направляемся.

Петька зря волновался о потерянном билете.

Время подходило к девяти, ему надо было готовиться к выходу,и я оставил его в артистической – неопрятной, перегороженной душевым занавесомкомнате, пропитанной всеми запахами тела и грима, с длинной скамьей вдоль стеныи с оконцем, глядящим в глухую улочку; а сам по коридорам и лесенкам пошелискать зал. Это оказалось не так-то просто: проплутав полутемными закоулками,дважды упершись в тупик и дважды сунувшись в странные пещеры с бамбуковымперестуком в приотворенной щели, я наконец вышел к медленной приглушенноймузыке, гулу голосов и звяканью бокалов. Это и оказался зал: вместительный,квадратный, замечательных пропорций зал в стиле «ар-деко».

Признаться, я был поражен красотой густо переплетенныхвитражей и росписью высокого потолка, на котором хороводились три плечистыхангела (одна из них ангелица), ссыпая из огромных кулей фрукты и цветы как бына головы посетителей. Соразмерность арок и колонн, изумительной красоты исохранности дубовый паркет, единый стиль тиффани, в котором сделаны былинастольные лампы и тяжелые ладьи четырех люстр по углам зала… Да что же это?почтенное пражское заведение «с традициями» попало в лапы моих бывшихсоотечественников?

Все столы уже были заняты хорошо одетой и вполне приличнойна вид публикой – в основном мужчинами среднего возраста; на мгновение я дажезасомневался, что где-то найдутся для нас места. Но тут я удачно споткнулся ометрдотеля – человечка едва ли не Лизиного роста, – назвал Петькинуфамилию, и меня отвели к двухместному столику за колонной, недалеко от боковойдвери в зал, откуда хорошо просматривалась маленькая, но высокая и глубокаякоробка сцены, драпированная винно-красным бархатом.

Похоже, тут ничего не меняли с тридцатых годов прошлоговека: старая темная мебель, ковры, бархатные диваны с деревянными резнымиспинками, уютные столы в окружении небольших изящных кресел. В углу под сценойпритулилось старое фортепиано с бронзовыми подсвечниками по обеим сторонамрезного пюпитра. Словом, зал был с историей и «атмосферой»…

Я заказал кружку «Карлсберга» и, решив, что успею вернутьсядо Петькиного выхода, отправился искать туалет, путь к которому оказалсянеожиданно долог, так что, когда я возвращался, уже звучало вступление к«Минорному свингу» и разъезжался занавес, открывая Эллис, сидящую в кресле впозе утомленного ожидания. И в ту же секунду из-за кулисы разогнался Петька,припал перед ней на колено…