Тайный сыск царя Гороха - Андрей Олегович Белянин

– Ох… грехи наши тяжкие, – честно повесил голову отец Кондрат и повернулся к остальным: – Братия! Зело виновен перед всеми. Это ж из-за меня, недостойного, вас всех в отделение замели. Простите, Христа ради, окаянного… Мой грех, мне и ответ держать.

– Пусть Господь тебя простит, как мы прощаем, – дружно откликнулись дьячки, монахи, попы и служки.

У меня едва слезы не навернулись от такой трогательной картины, но следовало довести дело до конца.

– И вам, граждане, должно быть стыдно! Почему вы не удержали вашего товарища от опрометчивого поступка?

– Истинно! – крикнул кто-то. – Вяжи и нас, участковый!

– Почему никто не приложил никаких усилий по борьбе с самими зачатками правонарушения у отца Кондрата? Почему никто не подошел, не поговорил с ним по-братски, по-церковному?

– Правильно, правильно, – поддержали другие голоса. – Погрязли мы в делах суетных и забыли о ближнем. Велика вина наша, и нет нам прощения. Все на каторгу пойдем, веди, участковый!

– Ну… каторга – это, пожалуй, слишком, – постарался успокоить я разгоряченные самобичеванием головы. – Один судья над нами, имя ему – Господь Бог. А я лишь осуществляю некоторые функции профилактики. Так что, граждане, даете мне честное поповское, что с отцом Кондратом больше такого не повторится?

– Век будем Бога молить за твою милицию! – просветлел народ.

Я тоже вздохнул посвободнее, хорошо, когда вот так удается выкрутиться. Сицилианская защита…

– А что, святые отцы, вы откуда, собственно, шли таким составом?

– Да церковь новую строят на Воловьих горках, камень краеугольный освящали.

– О! Напомнили. Раз уж вы все здесь, не откажите в маленькой услуге, освятите отделение. Давно собирался, да все как-то в суете, в беготне… Как закончите – все свободны, претензий к вам больше не имею, дело на отца Кондрата заводить не буду. По рукам?

В общем, расстались мы друзьями. Обряд освящения проводил сам отец Кондрат, степенный и торжественный. Он нараспев читал молитвы, помахивая дымящимся кадилом и разбрызгивая святую воду специальной метелочкой. Сводный хор дьяконов столичных церквей старался вовсю, наш забор буквально облепили любопытные соседи, набежавшие послушать духовное пение. В целом все было очень красиво и впечатляюще, меня даже благословили напоследок. Я поблагодарил всех от лица лукошкинской милиции и лично попрощался с каждым за руку. По-моему, все ушли довольные и никаких обид на необоснованный арест никто не затаил. На самом-то деле нам крупно повезло, что в эту облаву не залетел дьяк Филимон думского приказа. Уж он бы не преминул устроить такой скандальчик… Мы бы долго потом отмывали «честь мундира». С такими мыслями я вернулся в дом и бухнулся на скамью перед нашими пинкертонами.

– Ну, все… сейчас я буду зверствовать.

– Это не я! – в один голос заявили оба. Посмотрели друг на друга и тут же добавили: – Это он!

– Значит, так… Митьку – в поруб. Пусть заменит стрельцов, они наверняка совсем замерзли. А с вами, гражданин Шмулинсон, мы поговорим отдельно…

– А шо не так, гражданин начальник?! – мгновенно затараторил Шмулинсон, не давая мне рта раскрыть. – Ежели ваш шибко умный друг не глядя сплошь понаоскорблял духовенство, при чем здесь я? Но на всякий случай я таки жутко извиняюсь! Ви мне не верите? Тогда спросите ваших священников, я хоть кого-нибудь тронул? Я хоть одного застрелил для острастки? Ну, может, погрозил пищалью, но, во-первых, не со зла, а во-вторых, я целился в воздух! За шо ж ви на меня так пристально смотрите?!

Я демонстративно молчал, чуть склонив голову, и разглядывал ростовщика-гробовщика-портного самым рассеянным взглядом.

– Ви получали мою тайную записку? О, я вижу, ви получали. Ну, и ваше мнение? Шо, ви таки не находите, шо сказать? То есть абсолютно? Мне даже странно… Я не жалею времени и грошей, моя жена буквально считает себя вдовой – так редко она меня видит, дети уже не спрашивают «где наш папа?», они глотают слезы и взрослеют на глазах. Я набит сведениями, как рыба-фиш зеленым горошком, а ви ничего не хотите у меня спросить?! Это же антисемитизм!

– Никитушка, – глухо раздался за моей спиной бабкин голос, – а не вышел бы ты на пару минут во двор? Не худо бы поруб посмотреть, подследственных проведать… Стрельцам вон по кулебяке снеси. Для них большая честь будет, если сам воевода-батюшка собственноручно попотчует. Выйди, а?

Я взял фуражку, еще раз молча оглядел Шмулинсона и, сочувственно похлопав его по плечу, покинул горницу. Дверь я прижал стоящим в сенях поленом. Почти в ту же минуту в нее яростно забарабанили, и визгливый голос прямолинейно сообщил:

– Не имеете права! Выпустите меня, гражданин участковый! Я не останусь наедине с этой сумасшедшей старухой… Она меня съест.

– Приятного аппетита, бабушка! – громко ответил я.

Вопли несчастного были слышны даже во дворе, но очень недолгое время. Стрельцы, несущие охрану у ворот отделения, доложили, что новостей от Еремеева пока не поступало. Я прошел к порубу, торжественно вручил сидящим на бревнышке бородачам по выданной кулебяке и от лица всего отделения поблагодарил за верную службу. Парни аж покраснели от удовольствия…

В порубе было прохладно. Митька, скрючившись, сидел на табуреточке в углу, а у противоположной стены в полулежачем состоянии находились две связанные фигуры.

– Здравия желаю, батюшка сыскной воевода!

– Здорово, виделись… Как тут дела?

– Спокойненько, муха не пролетывала. Мимо меня…

– Это хорошо, мух особенно бей. Как заключенные?

– Ведут себя тихо. Что-то лопочут по-своему, не разбери-поймешь, а более ничем характера не проявляют.

– Попытка к бегству?

– Да куда ж им, сердешным? Стрельцы-то от всей души постарались – на каждом столько узлов, сколько на жабе бородавок.

– Угрозы, подкуп, шантаж?

– Глазами страшно зыркают, – подумав, решил Митяй. – Денег не предлагали… а у них есть?

– Не знаю, спроси…

– Зачем? – подозрительно отодвинулся он. – Мы в милиции на жалованье состоим, нам лишнего не надо… Уж мы и в лапотках походим, а честь свою мундирную от взяток охраним!

– Правильно. А теперь послушай меня. Дежурство сдашь через полчаса, заглянешь к Яге, она с тобой по-свойски потолковать хотела. И запомни раз и навсегда – никогда не слушайся добрых советов Шмулинсона! Поверь, Митя, ты нам слишком дорог…

– Как это? – застенчиво переспросил двухметровый герой.

– В смысле, обходишься очень дорого. Я из-за твоих выкрутасов скоро совсем седой стану, да и бабка не железная. Пожалей нас, а?

Митька горько вздохнул и