Великий герцог Мекленбурга - Иван Оченков

– Вот и хорошо. Помаялись – будут посговорчивее.

– Тут еще весть пришла, – вступил в разговор Трубецкой, – сказывают, король Жигимонт с королевичем совсем уже было войско собрали, чтобы выступать на нас. А тут их Господь и наказал: в чистом небе ни облачка, а в порох возьми и ударь молния! Он весь и взорвался. Прямо не знаю – верить ли такому чуду?

– Я же тебе говорил, князь, что не будет пороха у Сигизмунда, а без пороха он много не навоюет.

– Я помню, что ты это говорил! А вот откуда ты про сие знаешь – так и не сказал.

– Многие знания – многие печали, боярин.

– А это что там такое? – воскликнул вдруг Минин, показывая на вьющиеся подле моих драбантов дымки.

– Кашу варят, – пожал я плечами.

– Кашу, какую кашу? – переспросил донельзя удивленный Трубецкой.

– Полагаю, с салом, – ответил, я принюхавшись. – Тут такое дело, бояре. Мы так торопились, что позавтракать толком не успели, а не стоять же нам тут голодными.

– Ты чего творишь, князь? Сказывают, ляхи в Кремле голодные, чего доброго кинутся…

– Кинутся – накормим. Кого свинцом, кого картечью. Ну а кто сдастся, тех можем и кашей.

– Ох и хитер ты, князь, аки змей!

Между тем открылись ворота в башне, и из них вышли и построились польские жолнежи с одной стороны и венгерские и немецкие наемники с другой. В получившийся коридор выехал полковник Струсь в сопровождении нескольких шляхтичей. Лошади их были в совершенно плачевном состоянии, но выйти пешком им, очевидно, не позволял шляхетский гонор. Подъехав к нам, польский военачальник первым делом поклонился воеводам и спросил, готовы ли они начать. Получив утвердительный ответ, он немного замешкался, а затем тронул коня в мою сторону.

– Ваша светлость… – стал он говорить, но я его перебил:

– Ко мне следует обращаться «ваше королевское высочество», – заявил я ему.

– Прошу прощения, ваше королевское высочество, не могли бы мы обсудить с вами некоторые важные вопросы?

– Отчего нет, однако давайте прежде закончим дело, ради которого мы с вами здесь собрались, а потом не вижу никаких препятствий для приватного разговора.

Полковник некоторое время вглядывался в мое лицо, то ли пытаясь уяснить смысл моего ответа, то ли вспомнить, мог ли он видеть меня раньше. Наконец он наклонил голову в знак согласия и махнул рукой своим людям, а они стали выпускать русских бояр, запершихся с ними в Кремле. Бывшие деятели Семибоярщины выходили вместе с семьями и слугами, испуганно оглядываясь то на своих бывших защитников, то на ополченцев. Многие из них были полураздеты – видимо, осажденные, воспользовавшись отсутствием своего полковника, напоследок ограбили своих бывших союзников. Ополченцы также смотрели на бояр без особой приязни, и хотя они пока еще сохраняли дисциплину, в рядах стрельцов и казаков раздавался ропот. Впереди беглецов из Кремля шел высокий старик с надменным лицом, опиравшийся на резной посох, одетый в шелковую ферязь и с высокой шапкой на голове. По рядам ополченцев волной прошел шепот: «Мстиславский». Это был один из самых знатных бояр во всем русском царстве и фактический глава Семибоярщины. Не удостаивая взглядом ни поляков, ни ополченцев, величественно шел он в сопровождении своих холопов, как будто направлялся на заседание боярской думы. Стоявшие у него на пути ополченцы невольно робели и отступали перед князем. Казалось, все пройдет без эксцессов, но тут боярская процессия поравнялась с казаками. Насмешливо глядя на русских бояр, некоторые из казаков начали отпускать в их адрес язвительные шутки. У Мстиславского достало ума не отвечать казакам, однако кто-то из его холопов, желая, очевидно, выслужиться перед хозяином, имел глупость схватиться за оружие. Но не успел он даже вытащить саблю из ножен, как свистнула нагайка, и холоп кулем свалился, держась за голову. Казалось, еще мгновение – и прольется кровь, но мои драбанты во главе с фон Гершовом с одной стороны и рейтары Вельяминова – с другой, резко подавшись вперед, взяли беглецов из Кремля в клещи и, загородив их со всех сторон, не давали никому приблизиться.

– Казимир, ты видишь вон того отрока рядом с монахиней? – указал я Михальскому на Мишу Романова. – Отожми его в сторону и привези в наш острог.

– А что с монахиней?

– Это, дружище, на твое усмотрение, да только, насколько я знаю, она из Шерстовых, так что тебе почти родня. Сам решай, однако лучше привези парня одного.

Вслед за боярами поляки выпустили некоторое количество пленных. Изможденные и в лохмотьях, подгоняемые плетьми, бежали они между вражескими солдатами, с ужасом оглядываясь на своих надсмотрщиков. Увидев это зрелище, ополченцы зароптали еще больше, но теперь их гнев переключился со своих изменников-бояр на поляков. Схватившись за оружие, некоторые из них посылали проклятия своим противникам. Впрочем, бо́льшая часть русских ратников бросилась к освобожденным пленникам, ища среди них своих пропавших товарищей или родных. Тем временем ко мне вновь подъехал Струсь, очевидно желая продолжить наш разговор.

– Ваше королевское высочество, могу ли я рассчитывать на вашу защиту, если мы капитулируем?

– Полковник, вам следовало сдаться, как только русские отогнали от стен Москвы Ходкевича. Думаю, в этом случае вы могли бы даже рассчитывать на свободный проход домой. Разумеется, вам пришлось бы расстаться с вашей добычей, однако, я полагаю, это не такая уж большая жертва за жизнь!

– О мой герцог, но вы не представляете себе, какие варвары эти московиты! Мы просто боялись, что…

– Какие сильные выражения! Варвары-московиты! Я, если вы не заметили, воюю вместе с этими варварами и прекрасно представляю себе, что это за люди. И скажу вам, что они неоправданно милосердны к таким, как вы. Проделай вы половину таких подвигов в моих землях – вас ничто бы не спасло! Я прекрасно понимаю, чего вы боитесь, полковник, так что давайте условимся так. Вы сдадитесь без всяких условий, но я обещаю вам, что мои люди закроют вас от гнева московитов, как сегодня они закрыли этих бояр. Если вас не убьют в первые минуты, то дальше вам ничто не грозит, поскольку ваши противники, в отличие от вас, еще не забыли, что такое христианское милосердие. К тому же вожди ополченцев – разумные люди и хотят вернуть своих соплеменников, во множестве томящихся в польском плену. Так что вас, вне всякого сомнения, обменяют. Решайтесь и не раздумывайте слишком уж долго.

Так беседуя с полковником, мы почти добрались до польского строя. Между тем аромат каши, варившейся в котлах, стал достигать обоняния наемников, и они все сильнее морщили свои носы, стараясь не упустить волшебного запаха. Наконец один из них, очевидно самый голодный, вышел из строя и закричал мне:

– Ваша герцогская светлость! Ваша герцогская светлость! Я родом из Ростока!

– Вот как? Очень приятно встретить земляка вдали от дома!

– О мой герцог! Возьмите меня к себе на службу, заклинаю вас всем святым, что у вас есть! Я помню вашего отца, он был добрым и щедрым герцогом, а вы так похожи на него!