Патрик Кензи - Деннис Лихэйн

громко икать, девушки бросились друг к другу и стали громко хохотать, пока не достигли обочины тротуара.

Я тронулся с места, выехав на центральную полосу, дорога нырнула под темно-зеленый надземный переход, и я подумал, что все-таки я странный типчик, если улыбка подвыпившей женщины могла так легко поднять мне настроение.

Но странным был не я, а мир, обильно населенный Кевинами Херлихи и Толстыми Фредди, а также женщинами вроде той, о которой я прочитал в газете этим утром. Она оставила своих троих детей в населенной крысами квартире, сама же отправилась на четыре дня в загул с очередным приятелем. Когда представители детского опекунского комитета вошли в ее квартиру, им пришлось практически отрывать одного из малышей от матраца, с криками и воплями, так как уже появились пролежни. В подобном мире — в ночь, когда меня переполняет нарастающее чувство страха по поводу клиентки, которой угрожают неизвестные силы по неизвестным причинам, чьи мотивы, по всей видимости, далеки от невинности, — кажется, что женская улыбка не способна произвести какое-либо впечатление. Но это не так. Произвела.

Но если та улыбка подняла мне настроение, она не шла ни в какое сравнение с тем, что сделала со мной улыбка Грейс, когда я подъехал к своему трехэтажному дому и увидел ее, сидящую на ступеньках парадного входа. На ней был зеленый полотняный спортивный жакет размеров на пять больше ее собственного, под ним майка с короткими рукавами и голубые больничные брюки, сияющие чистотой. Обычно челка ее коротких каштановых волос обрамляла контуры ее лица, но за последние тридцать часов дежурства она слишком часто прочесывала свою прическу руками. Что же касается лица, на нем явно отразилось долгое недосыпание и невероятное количество чашек кофе под мощными лампами приемного покоя.

И все же она была одной из самых красивых женщин, которых я встречал в своей жизни.

Пока я поднимался по лестнице, она стояла и наблюдала за мной с едва заметной улыбкой на губах и печалью в светлых глазах. Когда мне оставалось всего три ступеньки, она широко развела руки и наклонилась вперед, как ныряльщик на высоком борту судна.

— Лови меня! — Она закрыла глаза и полетела вниз.

Удар ее тела о мое вызвал столь сладостное ощущение, что оно граничило с болью. Она поцеловала меня, я поставил ноги вместе, и она с лету обхватила мою талию своими бедрами, скрестив лодыжки на уровне моих колен. Я слышал запах ее кожи и ощущал жар тела, а также ритмическую работу каждого из наших органов, мускулов и артерий, слившихся в этот момент настолько, что, казалось, они временно преодолели оковы кожных покровов. Рот Грейс расстался с моим, но ее губы тут же коснулись моего уха.

— Я скучала по тебе, — прошептала она.

— Заметно, — я поцеловал ее в горло. — Как тебе удалось ускользнуть?

Она тяжело вздохнула.

— Там, наконец, все успокоилось.

— Ты долго ждала?

Она кивнула, ее губы нежно чмокнули мою ключицу, ее ноги медленно освободили мою талию, и она встала ко мне лицом так близко, что мы слегка стукнулись лбами.

— Где Мэй? — спросил я.

— Дома с Аннабет. Она говорит, что спит.

Аннабет была младшей сестрой Грейс и исполняла роль няни.

— Видела ее?

— Достаточно долго: успела прочитать вечернюю сказку, поцеловать и сказать «доброй ночи». Затем она отключилась.

— А ты? — спросил я, поглаживая ее по спине. — Тебе нужен сон?

Она вновь тяжело вздохнула, кивнула, и ее лоб уткнулся в мой.

— Ох…

Она слегка засмеялась.

— Прости.

— Ты очень устала.

Она взглянула мне в глаза.

— Ужасно. Но больше, чем сон, мне нужен ты. — Она поцеловала меня. — Глубоко, очень глубоко внутри. Как думаешь, сможешь ублажить меня, детектив?

— Мечтаю об этом больше всего на свете, доктор!

— Я уже это слышала. Собираешься пригласить меня наверх, или устроим представление прямо здесь на радость соседям?

— Ну…

Ее рука опустилась на мой живот.

— Скажешь, когда будет больно.

— Чуть ниже, — сказал я.

* * *

Не успел я закрыть дверь квартиры, как Грейс буквально пригвоздила меня к стенке и страстно поцеловала. Левой рукой она крепко обхватила мой затылок, а правая шарила по моему телу как маленький голодный зверек. Обычно я всегда в хорошем гормональном состоянии, но если б не бросил курить несколько лет назад, боюсь, Грейс пришлось бы применять интенсивную терапию.

— Похоже, леди берет командование в свои руки! Подчиняюсь.

— Леди, — сказала она и ущипнула меня за плечо, — настолько устала, что нуждается в помощи по части раздевания.

— И снова джентльмен счастлив услужить, — сказал я.

Она отступила и, глядя на меня, сняла свой жакет и бросила его в сторону гостиной. Грейс не была скромницей. Затем она снова жадно поцеловала меня и, повернувшись на каблуках, пошла по коридору.

— Ты куда? — мой голос словно принадлежал охрипшему ребенку.

— В твой душ.

У двери ванной она сняла свою майку. Узкий луч уличного света проникал через спальню в коридор и в этот момент скользнул по упругим мышцам ее спины. Она повесила майку на шарообразную ручку двери и, скрестив руки на обнаженной груди, повернулась, чтобы взглянуть на меня.

— Ты что-то не шевелишься, — сказала она.

— Наслаждаюсь зрелищем, — сказал я.

Она разомкнула руки и провела ими по волосам, изогнув при этом спину, от чего под кожей проступили ребра. Когда она сбрасывала кроссовки и снимала носки, то вновь посмотрела на меня. Она провела руками по животу и стянула с него резинку брюк. Они упали на пол, она переступила через них.

— Потихоньку выходим из оцепенения? — спросила она.

— О, да.

Она облокотилась о косяк двери, зацепив большим пальцем резинку своих черных трусиков. Я направился к ней. В ее поднятой брови, в ее улыбке было что-то дьявольское.

— О, будьте так добры, детектив, помогите мне снять вот это…

Я помог. Очень помог. Я мастер по этой части.

* * *

Когда мы с Грейс занимались в душе любовью, мне пришла в голову странная мысль: когда бы я ни думал о ней, это всегда было как-то связано с водой. Мы познакомились в самую сырую неделю холодного и дождливого лета. Ее зеленые глаза были так светлы, что напоминали мне зимний дождь, кроме того, впервые мы занимались любовью в море, где ночной дождь полоскал наши тела.

После душа мы, все еще влажные, улеглись в постель, ее каштановые волосы темнели на моей груди, а эхо наших ласк все еще звучало в