Уцелевший - Маркус Латтрелл

Я уже видел это поле раньше из окна второго дома, расположенного теперь в 350 метрах вверх по горе. Я думаю, что этот луг по размеру был примерно равен двум американским футбольным полям. Вокруг него была сухая каменистая граница. Это было бы идеальное место для приземления вертолета – подумал я, – определенно единственный подходящий клочок земли из всех, что я до сих пор видел здесь. Сюда пилот мог свободно подлететь на «MH-47», не рискуя при этом столкнуться с деревьями, свалиться в пропасть или приземлиться в центре талибской засады.

В течение нескольких минут я раздумывал, стоит ли написать большие буквы SOS на земле, но Гулаб был серьезно встревожен и наполовину нес, наполовину волочил меня по земле, в поля и обратно, к зеленым склонам гор. Там, недалеко от тропинки, он нашел мне место для отдыха, где я мог укрыться под кустом. Здесь я обнаружил дополнительный бонус: на кусте висела целая гроздь черники. Я лежал в тени, в роскоши, и жевал ягоды, которые были не совсем спелыми, но на вкус казались мне просто божественными.

Вокруг снова было очень тихо, и мой натренированный слух снайпера, который теперь был острее, чем когда-либо, не приметил необычных звуков в подлеске. Ни разломившейся ветки, ни шуршания травы, ни необычной тени за деревом. Ничего.

Мы недолго посидели, потом Гулаб поднялся, немного отошел, повернулся ко мне и прошептал: «Мы идти сейчас». Я взял ружье, перекинул его на правую сторону и приготовился подняться, что от меня на этой неделе требовало серьезной концентрации и невероятных усилий.

Не знаю почему, но что-то заставило меня взглянуть наверх, на холм позади нас. Очень тихо, ничем себя не выдавая, направив свой взгляд прямо на меня, там притаился Шармак – талибский лидер, человек, которого я пришел схватить или убить.

До этого я видел лишь нечеткую, плохого качества фотографию, но для меня этого было достаточно. Я был уверен, что это он. Думаю, он понял, что я узнал его. Это был человек стройного телосложения, как и все афганцы, лет сорока с небольшим. У него была длинная черная борода с редкими рыжими вкраплениями. На нем были черный афганский наряд, рыжеватая куртка и черный тюрбан.

Кажется, у него были зеленые глаза, наполненные ненавистью, которая растопила бы даже бронированный танк. Он смотрел прямо на меня и не говорил ни единого слова. Я заметил, что он не был вооружен, и я покрепче сжал «Mark 12» и очень медленно повернул ружье на него, так, чтобы дуло было направлено прямо между его глаз.

Он не испугался. Он не моргнул, не двинулся, и у меня было дикое желание застрелить на месте этого урода, прямо тут, на горе. В конце концов, за этим я и явился сюда: убить или схватить его, и последнее уже точно не произойдет.

Шармак был окружен своей армией. Если бы я его пристрелил, моя дальнейшая жизнь не продлилась бы и двадцати секунд. Его парни пристрелили бы меня и Гулаба и потом, без своего любимого главнокомандующего, вероятно, перебили бы всех в деревне, включая детей. Я подумал об этом и отбросил мысль пристрелить его.

Я также подумал, что Шармак, очевидно, не собирается меня убивать. Присутствие Гулаба делало положение безвыходным, и Шармак не собирался приказывать своим ребятам стрелять в старшего сына старейшины Сабрэя. Равно как и я не намеревался совершать самоубийство. Никто не открывал огонь.

Шармак просто сидел и смотрел на нас. Потом Гулаб кивнул главе талибов, который в ответ едва заметно наклонил голову, словно вратарь, распознавший сигнал нападающего. Гулаб медленно подошел, чтобы поговорить с ним, Шармак встал, они повернулись ко мне спинами и двинулись дальше по склону, за пределы моего видения.

Они могли обсуждать только один вопрос. Согласятся ли люди деревни Сабрэй сдать меня талибам? И я не знал, как далеко Гулаб и его отец зайдут, чтобы защищать меня.

Я просто забился обратно, под куст черники, неуверенный в своей дальнейшей судьбе, неуверенный, что решат два этих дикаря. Потому что каждый из них до сих пор показал себя непреклонным в своих принципах. Безжалостный убийца, который считал себя воином за свободу Афганистана, теперь обсуждал мою судьбу с деревенским полицейским, который готов был рисковать всем ради того, чтобы меня защитить.

Их не было всего пять минут, и вернулись они вместе. Бен Шармак стоял несколько минут, глядя на меня в упор, и потом поднялся обратно, к своей армии. Гулаб спустился с холма и попытался объяснить, что Шармак передал ему записку, в которой говорилось: «Либо вы сдаете мне американца, либо все члены вашей семьи будут убиты».

Гулаб сделал привычный для него пренебрежительный жест, и мы оба наблюдали, как талибский лидер удаляется от нас сквозь деревья. Деревенский полицейский протянул мне руку, помог встать на ноги и снова повел через лес. Он внимательно следил за моей разбитой левой ногой, почти волоча меня вниз по склону, до тех пор, пока мы не достигли иссохшего русла реки.

Здесь мы передохнули. Мы ожидали увидеть талибских стрелков, но никто не явился. Среди деревьев вокруг нас со взведенными автоматами прятались пастухи и фермеры Сабрэя, готовые встать на нашу защиту.

Мы ждали, по меньшей мере, сорок пять минут. И потом, не нарушив неумолимой горной тишины, из деревни прибежали еще два парня. Было понятно, что они показывали нам уходить прямо сейчас.

Каждый из них протянул мне руку, и афганцы повели меня наверх, через деревья по крутому склону. Я должен признать, что уже не понимал, что происходит, куда мы идем или что я должен делать. Мне стало понятно, что мы не можем вернуться обратно в деревню, и мне очень не нравился тон записки, которую Гулаб сунул в карман брюк.

Я просто шел наверх вместе с афганцами без какого-либо вразумительного плана. Нога болела все сильнее, я едва мог поставить ее на землю, и двое парней, которые несли меня, полностью взяли на себя вес моего тела. Мы наткнулись на небольшой пролет грубых каменных ступеней, вырезанных в откосе. Парни толкали меня вверх по ним сзади, упираясь в меня плечами и давя всем весом своих тел.

Я шел первым, и как только сделал шаг на ступени, тут же столкнулся лицом к лицу с вооруженным афганским бойцом, которого раньше не видел. Он нес «АК-47», держал его в готовой к бою позиции и, когда увидел меня, тут же поднял автомат. Я посмотрел на его шляпу и увидел на ней значок со словами, от которых у меня чуть сердце не остановилось: «БУША В ПРЕЗИДЕНТЫ!»

До меня дошло, что он – боец афганских спецвойск, и меня охватила паника, потому что на мне был костюм афганских племен, такой же, какие носят талибы. Но прямо за афганцем, продираясь через подлесок, шли двое армейских рейнджеров США в боевой форме с оружием на изготовку. Их лидером был большой афроамериканец. Позади меня, сохранив невероятное присутствие духа, Гулаб кричал номер моего класса BUD/S, который он видел на моей татуировке с трезубцем: «Два-два-восемь! Это два-два-восемь!»