Кириньяга. Килиманджаро - Майк Резник
Шрифт:
Интервал:
Аплодисментов не последовало. Одобрительных выкриков тоже. Но, спускаясь с платформы, я уловил напряженные шепотки. Каждый из четырнадцати кандидатов по очереди поднялся на платформу, осуждая мое предложение и указывая, почему Блюмлейн, в отличие от них, неспособен исполнять предлагаемые ему обязанности. Но каждый раз выступавший кандидат настраивал против себя девять из десяти присутствовавших масаи, сторонников кого-то другого. Выборы состоялись два дня спустя, и Блюмлейн, белый масаи, набрал более 70 процентов голосов. Мы зарезали в его честь бычка и устроили торжественный пир, затянувшийся до глубокой ночи. Наконец, убедившись, что никто не подслушивает, Блюмлейн наклонился ко мне и прошептал:
– Сукин ты сын! Я вчера весь день спорил с советом. Конституция не предоставляет кандидату возможности самоотвода, и ты это знал!
– А что, есть кандидаты лучше тебя? – спросил я.
– Это не имеет отношения к делу.
– Да, больше не имеет, – согласился я. – Ты масаи, гражданин Килиманджаро. Только это имеет отношение к делу.
– Придется подыскать тебе должность в правительстве, – зловеще усмехнулся он.
– Все должности уже заняты, – ответил я. – Но я рад буду написать хронику твоего правления.
– Ты искажаешь эволюцию этого социума, – сказал он, посерьезнев. – Ты что, не понял?
– Ты – часть этого социума, – ответил я. – Ты что, не понял?
– Узнаю старого Дэвида, – обреченно уронил Блюмлейн. – Всегда наготове рациональный ответ.
На следующее утро Блюмлейн принес присягу и произнес зажигательную речь. Я поймал себя на мысли: Бедняга Дарвин. Он наблюдал лишь последствия эволюции. Мне же посчастливится увидеть ее в действии.
6. Сумерки на Килиманджаро
2239 год
Я сидел за компьютером и вычитывал статью о самом раннем периоде истории Килиманджаро, когда машина нарушила молчание.
– Дэвид оле Сайтоти, ваше присутствие требуется в местном госпитале.
– Можно поподробнее? – спросил я.
– Вас там ждут, – ответил компьютер. – Кто-то желает с вами встретиться.
Я не знал, насколько это срочно, так что решил отправиться в госпиталь на своей машине, а не общественным транспортом. Спустившись в гараж, я сел в машину и быстро добрался до госпиталя, который располагался примерно в двух милях. Оставив машину на попечение служителя больницы, я поспешил в вестибюль. Меня никто не встречал, и я решил подойти к стойке регистрации.
– Я Дэвид оле Сайтоти, – сказал я. – Я получил сообщение о…
– А, да, – кивнула администратор. – Вас ожидают в палате 208.
– Это Джошуа оле Сайбулл? – уточнил я. – Или, возможно, Лидер Блюмлейн?
– Не знаю, – сказала девушка. – Мне только сообщили, что вас ожидают в палате 208.
Я поднялся на аэролифте на второй уровень здания и прошел по коридору к нужной палате. Открыл дверь и вошел. На койке лежал истощенный старик. Правая рука его была вся в перевязках и бандажах, к телу подсоединены многочисленные катетеры. Ко мне подошел врач.
– Вы Дэвид оле Сайтоти? – спросил он.
– Да, это я.
– Рад, что вы так быстро прибыли.
– Зачем меня вызвали? – спросил я. – Я незнаком с этим пациентом.
– Он попросил вашего присутствия.
– Правда? – удивился я и внимательно оглядел старика. – Я никогда раньше не видел его. Вероятно, тут какая-то путаница.
– Сомневаюсь, – сказал доктор. – Вы же историк?
– Да.
– Он настоял на вызове историка, – улыбнулся врач. – Отыскать такого специалиста оказалось несложно. Насколько мне известно, других историков у нас нет.
Я посмотрел на пациента сверху вниз.
– Что с ним?
– Он пытался покончить жизнь самоубийством, – объяснил доктор, – но не смог. Полагаю, завтра мы его выпишем.
– Но катетеры… – начал я.
– А, да это просто предосторожности ради. Он испытал обезвоживание, да и водно-солевой баланс скверный.
– Почему же он пытался свести счеты с жизнью? – спросил я.
– Понятия не имею, – сказал врач. – Думаю, об этом он и желает с вами пообщаться.
– Как его зовут?
Доктор сверился с наручным компьютером.
– Сокойне оле Парасайип.
– Никогда не слышал о нем.
– Теперь вот услышали. – У него в кармане что-то запищало. – Мне нужно спуститься, – сказал он. – Вернусь через несколько минут.
Он покинул палату, а я обернулся к пациенту. Тот смотрел на меня немигающими глазами.
– Мне казалось, вы спите, – удивленно произнес я.
– Я проснулся, – сказал старик. – Мне просто нечего сказать городскому лайбони.
– Он не знахарь, – уточнил я.
– Конечно же, знахарь. Я практикую древние методы, он – новые. Совершенно ясно, что мы заняты одним и тем же.
– А, так вы лайбони?
– Я лайбони, – подтвердил Сокойне оле Парасайип. Он продолжал смотреть на меня. – Вы выглядите озадаченным.
– Так и есть, – сказал я ему.
– Почему?
– По двум причинам, – сказал я. – Во-первых, я теряюсь в догадках, отчего бы это лайбони пытаться свести счеты с жизнью. Во-вторых, зачем вам понадобился историк? Я слышал, что вы попросили привести не конкретного человека, а представителя определенной профессии.
– Это правда, – ответил Сокойне.
– Ну и? – спросил я.
– Мне неудобно говорить, лежа на этой постели. Вы не могли бы помочь мне подняться?
– Нет, – сказал я. – Но я могу приподнять часть койки под вашей подушкой.
Я потянулся и с помощью регулятора изменял положение койки, пока верхняя ее четверть не поднялась под углом 45 градусов.
– Так лучше? – спросил я.
– Намного, – ответил Сокойне.
Я оглянулся, заметил стул, перетащил к его койке и сел рядом.
– Может, теперь вы расскажете, почему человек, которого я никогда прежде не встречал, пытавшийся покончить жизнь самоубийством, пожелал меня видеть?
– Я хочу узнать то, что может мне поведать только историк, – ответил он.
– О чем?
– Я – лайбони, – начал Сокойне.
– Вы уже сообщили мне об этом, – сказал я. – Откуда вы?
– Из маньят между городами ильтаарросеро и ильикумаи.
– Я знаю этот район, – сказал я.
– Я хороший лайбони, – продолжил он. – Никогда еще не случалось мне посрамить свое имя или свое занятие.
– Я понял, – ответил я. – Вы хороший лайбони. И в чем трудность?
– Я лечил больных. Я благословлял скот, проводил церемонии обрезания и эуното, обряды, где эльмораны становятся младшими старейшинами. Я выполнял все, о чем бы меня ни попросили. Если ко мне с просьбой обращалась бедная семья, то я принимал в уплату одного козла, даже старого бычка не просил. Я хороший лайбони.
– Почему же хороший лайбони пытался покончить жизнь самоубийством? – спросил я.
– А что делать, если в лайбони больше не нуждаются? – грустно отозвался Сокойне. – За последний год ни одна девочка в окрýге не прошла обрезание. Одиннадцать мальчиков были обрезаны, но сделали они это здесь, в госпитале, а не на традиционной церемонии. Меня больше не просят благословлять скот, поскольку от ильикумаи приходит лайбони зверей – ветеринар – со своими снадобьями. Дети меня игнорируют, молодежь надо мной смеется, старейшины смотрят на меня с тем же
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!