Проклятие любви - Тамара Лей

Он смотрел на противника — там все было без изменений, потом перевел взгляд на своих воинов и почувствовал неладное.

Пристально Харволфсон оглядел одного, второго и все понял. Тишина, повисшая над полем боя, вызвала смятение в душах саксов. Войско его состояло не из воинов, закаленных во многих сражениях, а из крестьян, которые обо всем привыкли размышлять на свой лад. Теперь они беспокоились о том, смогут ли одержать победу и что их ждет впереди.

«Боже мой, но почему именно сейчас? — пришла Эдвину в голову тревожная мысль. — Почему до этого саксы были уверены в себе, в победе, а сейчас сомневаются? Многие из них участвовали в набегах на замки, проявили настоящую доблесть, так куда девались их уверенность и сила?»

Ответ таился в тишине. Она давила на душу. Для Эдвина тишина была привычна, как и его меч, а сподвижников она пугала.

Он уверял себя, что они выстоят, выдержат. Как только поле боя огласится боевыми кличами и лязгом оружия, саксы воспрянут духом и покажут, на что способны.

Пронзительный крик прорезал тишину. Но это не боевой клич, а… голос младенца.

Эдвин не мог знать, что кричал его сын, который хоть и родился до срока, но был здоровым.

Пока Кристоф занимался Элан, Райна, прижимая ребенка к груди, вытерла его и завернула в одеяло. Младенец тут же успокоился. Саксонку охватили восторг и гордость, которые испытывают только одни матери. Она даже не думала о том, что там творится на поле боя.

— Вы хотите увидеть своего сына, миледи? — опустившись на колени возле Элан, спросила девушка.

Пендери попыталась поднять голову, но бессильно опустила ее на подушку.

— Ничего не хочу… иметь общего с… этим…

«Этим!» Не с ним, как надо было бы сказать о ребенке, а с «этим», будто он не человек. Если бы норманнка не мучилась так долго, Райна выбила бы из нее правду, но с этим успеется. Битва, однако, ждать не будет, она способна навсегда отобрать у нее возлюбленного. Но что ей делать?

Младенец пискнул и вытащил из-под одеяла крохотный кулачок.

— А-а, дорогуша, — пробормотала Райна, гладя его пальчики.

А когда ребенок раскрыл ладонь и схватил ее палец, она поспешила к выходу.

— Кристоф, мне нужна ваша лошадь, — попросила девушка.

— Зачем? Куда?

— Покончить с битвой до того, как она начнется, — саксонка вышла из шатра.

На поле она увидела две армии, застывшие в ожидании смертельной схватки. Ей надо успеть добраться до Эдвина. Саксонка поставила ногу в стремя и только тогда поняла, что не сможет сесть в седло с ребенком на руках.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Кристоф.

Не зная, что тот шел за ней следом, она испуганно вздрогнула:

— Если что-то удастся, то лишь с помощью этого младенца. Эдвин должен знать, что у него родился сын.

— Но…

— Доверьтесь мне, — буркнула девушка, желая побыстрее сесть на коня. — Подержите ребенка, пока я сажусь в седло.

Кристоф повиновался, ни слова не говоря.

— Это кончится! — бросила саксонка и поскакала по южному крылу армии Вильгельма.

Она старалась ехать как можно быстрее, но пускать лошадь во весь опор опасалась из-за младенца. Она взглянула на него — он уже сладко посапывал. Похоже, стук лошадиных копыт заменил ему колыбельную.

Райна хотела объехать армию норманнов. Она заметила, что за ней пустились в погоню. Но у нее было преимущество — внезапность. Пока норманны решали, что делать, она направила коня в сторону саксов. Райна скакала во весь опор, стараясь быстрее пересечь пространство, отделяющее две армии. Тишину нарушал теперь не только стук копыт, но и лязг металла и гул голосов. Прислушавшись, она узнала голос Максена, но ее уже ничто не могло задержать.

«Господи, запрети им стрелять в меня! Пусть они поймут, что я никому не угрожаю, — молила она. Раз Вильгельм с кавалеристами, значит, Эдвин тоже среди всадников», — решила девушка и попыталась отыскать его взглядом. Саксы расступились, открыв ей коридор. Вот по нему и вышел ей навстречу Эдвин.

Не отрывая от нее глаз, он сделал знак своим людям замолчать и предупредил:

— Не подходи ближе.

Натянув поводья, она повернула коня так, чтобы Харволфсон мог видеть ее ношу.

— Зачем вы явились? Еще одна ловушка?

Она откинула ткань и обнажила личико спящего младенца:

— Посмотрите на своего сына, Эдвин.

Он застыл как вкопанный, но тут же взял себя в руки и подъехал вплотную.

— Моего сына? — переспросил он, глядя на нее затуманенными глазами, будто пытаясь что-то вспомнить.

Чутье подсказало Райне, что Максен где-то поблизости. Она оглянулась: от армии отделился единственный всадник и во весь дух мчался в расположение саксов. Эдвин тоже его заметил, и глаза его гневно засверкали.

— Эдвин, пусть он подъедет, — умоляющим голосом произнесла девушка. — Вы не можете бояться одного человека, когда у вас за спиной целая армия.

— Еще одна уловка Пендери! — взревел сакс.

— Нет, он не знал моих намерений. Максен хочет только защитить меня.

— А что вы хотите, Райна?

— Я ищу мира.

— Мира?! Между саксами и норманнами это невозможно.

— Почему? Они уже живут мирно. Если бы вы только…

Ее прервал свист туго натянутой тетивы и летящих стрел.

Глядя поверх головы Харволфсона, она заметила, что лучники целятся в Максена.

— Эдвин, — взмолилась девушка, — прикажите им прекратить стрельбу!

Он взглянул на младенца в ее руках, на нее и остановил лучников.

Райна облегченно вздохнула.

— Это от Элан Пендери, — заявила она, кивком головы указав на дитя. — Он только что родился.

Сакс молчал. Потом грустно заметил:

— Он должен был быть моим и вашим, Райна.

— Если бы жизнь сложилась иначе, — уклончиво ответила она.

— А не так, как сейчас, — горько отозвался сакс.

— Конечно.

— Вы любите Пендери?

На столь неожиданный вопрос она ответила прямо:

— Да, люблю.

Больше ей ничего не пришлось говорить, потому что внезапно Максен оказался рядом и сжал ее руку:

— Райна, ответь Бога ради, что ты делаешь?

— Показывает мне моего сына, — ответил вместо нее Эдвин.

Норманн еще никогда в жизни не испытывал такого страха, увидя одинокую всадницу, мчащуюся во весь опор со свертком в руках. Он сразу понял, что этот сверток — ребенок Элан, и мгновенно разгадал ее замысел. Король же заревел, как разъяренный бык, решив, что кто-то замыслил предательство.