Царица сладострастия - Александр Дюма

Филипп V, высадившийся в Финале, направился в Алессандрию в портшезе. Герцог выехал ему навстречу и встретил его довольно далеко от города; они оба вышли из экипажей и расцеловались. Приветствия были коротки: король извинился, что не может предложить его высочеству место в своем небольшом экипаже, но сказал, что скоро примет герцога, вознамерившись пригласить его на ужин в тот же вечер.

Условившись обо всем, герцог Савойский вернулся в город, зашел ко мне, чтобы рассказать об этой встрече, а потом отправился к королю, своему будущему зятю. С господами из despacho[17]его католического величества было условлено, что герцогу должны предоставить кресло и он не будет требовать, чтобы король просил у него руку его дочери, как это сделал Карл Эммануил, отправившийся лично сватать в жены дочь Филиппа II, но настаивавший на том, что у него должно быть кресло.

Однако г-на де Лувиля, фактотума этого двора, переубедили и герцогу пришлось стоять во время приема. Филипп V отменил ужин под тем предлогом, что не приехали его офицеры. Короче, Виктор Амедей претерпел всевозможные унижения; он сократил свой визит и, оскорбленный, вернулся ко мне и попросил подать ему перекусить, а главное — предоставить возможность излить свое сердце.

— Они увидят, что со мной нельзя безнаказанно обращаться таким образом в моем же собственном доме! — заявил он мне.

На следующий день король Испании нанес ему визит, но не присел; он зашел также к принцессам, с которыми держал себя крайне любезно, особенно с дочерью Месье, которая одновременно была его теткой и тешей.

Герцог был изысканно-вежлив, держал себя с большим достоинством, но очень сдержанно.

Прощаясь с королем, он проводил его за город лишь на одну милю, низко поклонился и сказал:

— Ваше величество извинит меня за то, что я лично не участвую в кампании, как я раньше это решил; возможно даже, что я не смогу поставить много войск: мой народ потерял слишком много людей и денег; я не богат, и наши горы не приносят доход; однако я всегда буду благословлять полки вашего величества.

На этом приветствие закончилось, и люди, знающие принца, теперь могли предсказать, что за этим последует.

Герцог тотчас вернулся в Турин; я выехала туда накануне, чтобы ему не пришлось меня ждать. Когда я появилась в своем доме, Бабетта, которую я не брала с собой, сообщила мне, что в глубине покоев моих детей я найду прячущегося там иностранца и что его высочество приказал ей принять его в строжайшем секрете, обходиться с этим человеком как с ним самим и во всем ему угождать. Одно слово герцога прояснило мне этот факт: у меня в доме находился граф Аверсберг, тайный посланец императора.

Все это меня сильно огорчило; я предвидела неминуемое разорение страны и то, что на принца обрушатся все несчастья, а сам он станет объектом клеветы целой Европы. Я дала себе слово сказать ему об этом при встрече.

— Я знаю, что делаю, — ответил он мне. — Того, что вы француженка, уже довольно, чтобы я вас не слушал.

Все переговоры проходили в моих покоях и на моих глазах. Граф предлагал очень выгодные условия, но Виктор Амедей хотел большего. Не знаю, чем бы все закончилось, если бы посол Франции г-н Фелиппо с помощью своих шпионов не перехватил послание, адресованное принцу Евгению. Посол тут же явился во дворец к его высочеству и, весь красный от гнева, начал с жалоб и упреков, которые герцог Савойский выслушал с презрительным хладнокровием.

— Но каковы же подлинные намерения вашего королевского высочества? — настаивал на ответе Фелиппо.

— Разве я обязан давать вам отчет, сударь?

— Не мне, но моему повелителю.

— Если он попросит меня об этом, я знаю, в каком тоне следует ему отвечать.

— Ваше высочество, я вынужден буду написать об этом.

— Пишите, сударь, ведь посол и шпион — одно и то же, мне это хорошо известно.

— Ваше высочество, король Франции и король Испании отошлют назад принцесс, ваших дочерей, если вы вынудите их величества относиться к вам как к врагу.

— Пусть отсылают: нам нужны служанки.

На этом разговор должен был закончиться; я это почувствовала раньше обоих собеседников и, поскольку не была охвачена гневом, сделала знак Фелиппо, попросив его удалиться. Он с пониманием воспринял мой жест, раскланялся с принцем, ответившим ему лишь кивком, и оставил нас.

— Дорогая графиня, — сказал мне Виктор Амедей, — мы пошли напролом и скоро окажемся лицом к лицу с Испанией и Францией. Случится то, чего захочет Всевышний, но я больше не мог сдерживать себя. Пошлите, пожалуйста, за Аверсбергом, и как можно скорее.

Граф приехал, и они закрылись вдвоем; я так никогда и не узнала, что было сказано на этой встрече, однако результаты ее скоро стали явью. Фелиппо написал то, что обещал; но привел ли он оскорбительные слова герцога о собственных дочерях? Во всяком случае, последствия оказались ужасными: король послал приказ герцогу Вандомскому разоружить пьемонтские войска, находившиеся в его распоряжении и только что показавшие чудеса доблести в битве под Луццарой. Операцию удалось провести, не встретив сопротивления, поскольку никто ничего не понял. Обезоруженные солдаты были включены в состав французских полков, и их тщательно охраняли, опасаясь дезертирства.

Когда Виктор Амедей узнал об этом, он впал в такое неистовство, какого я никогда в жизни не видела; в это время он ужинал у меня с Аверсбергом и двумя-тремя приближенными. Принц бросил письмо на пол, со всей силы ударил кулаком по столу и крепко выбранился.

— Граф Аверсберг, можете сообщить императору, что я буду противостоять притязаниям Людовика Четырнадцатого, если даже у меня останется лишь один солдат и последний грош. Вам здесь больше незачем прятаться; завтра все мои подданные узнают о моем решении: я призову их под свои знамена, и они, как всегда, посчитают обязательным явиться. Я вам за них отвечаю.

Его негодование распространилось по всей стране со скоростью порохового привода; повсюду раздавались воинственные возгласы, представители разных сословий пришли в ярость: простые люди, буржуа, дворяне — откликнулись все.

В тот же вечер, когда стало известно об этом удивительном повороте событий, посол Фелиппо был арестован в своем особняке; так же поступили со всеми французами, проживавшими в Пьемонте, а их товары разграбили.

Ночью герцог велел пригласить к себе наиболее влиятельных членов дворянского собрания, чтобы договориться с ними.

— Господа, — сказал он им, — помимо Бога, я возложил самые большие надежды на вас, намереваясь смыть оскорбление, которое касается всех нас и которое не могут снести благородные люди.

В ответ раздались страшные крики и угрозы, заставившие затрепетать меня и герцогиню, ведь не могли же мы забыть, что родились француженками.

Хотя в глазах окружающих и по сложившимся обстоятельствам мы должны были быть врагами, в частной жизни у нас с герцогиней далеко не было ненависти друг к другу. Мы часто встречались, о чем не знал даже Виктор Амедей, я нередко давала герцогине Савойской некоторые советы, и она ими не пренебрегала. Взрыв всеобщей ярости не понравился ни ей ни мне.