Ливиец - Михаил Ахманов

Любопытно, подумал я. Знал ли об этом Джослин, строитель нашей базы? Может быть; как-никак он был на тридцать столетий ближе к двадцатому веку. Не исключалось, что Давид и старшие магистры, работавшие в башне сотни лет, знакомы с историей ее строительства и места, где она возведена, – просто я их об этом не расспрашивал. В общем-то, мелкая деталь, хотя приятная – выяснить, что, отправляясь в Темные Эпохи, проходишь через точку, где древний физик изучает время…

Четыре месяца назад такая новость и правда была бы мелочью, но ситуация изменилась – с той поры, как мы с супериорами начали эксперимент с темпоральным каналом. Я не забыл, что говорили Принц и Брейн о визуальных эффектах, заметных в прошлом – периодическом мерцании воздуха в реакторной зоне. И то, что было сказано Давидом, тоже не забыл: мол, эта зона ниже поверхности земли и закрыта для доступа после строительства базы. А Павел… О чем же спросил тогда Павел?

Память меня не подвела – я вспомнил, что ему хотелось знать. Что будет с человеком, оказавшимся в зоне в момент пробоя? И Принц ответил: ровным счетом ничего. В том смысле, что человеку не грозят увечье или смерть… Но кроме них, есть и другие неприятности!

Потрясенный, я задержал дыхание и вскинул взгляд на Павла.

– Ты… ты хочешь сказать, что этот канал… это мерцание…

– Мерцание, ха! – Павел грохнул кулаком по столу, так что подпрыгнули тарелки. – Какое мерцание, гниль подлесная! Колонна света, яркий выплеск с вихревой структурой! Ты бы ее видел! Появлялась каждый день с небольшим сдвигом во времени. С причиной Дот разобрался – решил, что это следствие экспериментов, которые ведутся в будущем. Даже вычислил по сдвигу время, с учетом приливного трения – десять-двенадцать тысяч лет. Не очень ошибся, верно?

Я все еще глядел на него с раскрытым ртом.

– И ты?..

– Да, именно я! Дот сказал: ты, Пашка, фантастические книжки сочиняешь, так приходи ко мне и посмотри на чудо! Ну, я пришел и увидел… А увидев, решил: чем мучиться еще двенадцать месяцев, так лучше сразу! Один шаг, и все! – Он хлебнул из стакана, сморщился и добавил: – Оказалось, что не все…

– Вихрь времени, – пробормотал я, – тебя увлек вихрь времени! Но как это случилось? Видно, произошла экстракция психоматрицы в мощном псионном поле, в тот миг, когда опорожнялись ловушки и данные пересылались к нам… Думаю, это возможно и поддается расчету… Ты Принцу говорил?

– Нет. Принц об одном догадался: что я – частица Носферата. Умный, гнида! Знал бы все, сообразил бы, на каком я у него крючке! Нет, Андрюша, с Принцем я на эти темы не беседовал. Он мне не друг, не брат, и с ним я мозги не делил.

Это он про наше погружение, подумал я. Теперь мне было понятно, что случилось на нашем совещании в Лоджии Джослина, что изменило мнение Павла! Кажется, он мою мысль уловил и мрачно усмехнулся:

– Парадокс Ольгерда, так? Ткань прошлого нерушима, что случилось, то случилось… Если я попал в этот вихрь в двадцатом веке, значит, у вас, через девять тысяч лет, проводились такие эксперименты. Будь я хоть трижды Носфератом, этого не изменить!

Раздался протяжный отдаленный свист. Высоко-высоко в небесах, выше шпиля Евразийской базы, выше облачных хребтов, промелькнул и скрылся на востоке заатмосферный транспортный модуль. Возможно, с Шлейфа Полярной Звезды, Кассиопеи или со Скандинавского… В тысячах километров над Балтикой висели космические поселения, станции контроля погоды, порты для крейсеров чистильщиков и лайнеров звездного круиза, увеселительные центры. Конструкции, что создавались веками и делали наше небо живым.

Павел проводил модуль взглядом.

– Летает… И я вот полетел, да споткнулся… Вихрь и есть вихрь – затянет тебя, закружит, а где выбросит, о том не ведаешь… Меня до ваших райских кущ не дотащил, выкинул в чужое тело, в самый гнусный, самый поганый период – вы его Большой Ошибкой зовете, так? Еще Эпохой Унижения… Вот в нее-то я и попал, Андрей – думаю, в тридцатый или тридцать первый век. Плоть досталась мне приличная, можно сказать, мужик в расцвете сил, зато время премерзкое. Все под землей сидят, все под контролем, дернешься не так – на компост перемелют, а из развлечений изысканней всего охота на крыс. Ну, стал рваться на Поверхность… И вырвался! Во-он там! – Он показал в сторону базы. – Там, где памятник торчит под вашей башней. Крит, Хинган, Дамаск, Мадейра… ну, и все остальные.

– Дакар и Эри, – добавил я, уже перестав удивляться.

– Дакар и Эри, – эхом отозвался Павел и положил на грудь растопыренную пятерню. – Вот он, Дакар!

Настоящий красавец, вспомнил я слова Анны: темные глаза, нос с благородной горбинкой, высокий лоб, густые волосы… Впрочем, во внешности ли дело? Волею судеб в том далеком времени Дакар стал психогенным носителем Павла.

Еще одна ожившая легенда, мелькнуло в голове.

– Эри была его возлюбленной, – произнес Павел. – Досталась мне вроде как по наследству… Очень помогла… спасла от помешательства, если сказать по правде. Я ведь, друг Андрюша, не понимал, что со мной случилось. Сам подумай: очутиться в будущем, в чужом теле, а потом узнать, что люди никогда не жили на Поверхности, а только в этих гнусных куполах! Узнать, что все отринуто, забыто – вся прошлая история, ошибки и взлеты, злодеи и гении, сокровища искусства, все, все!.. У любого бы крыша поехала! Если бы не Эри… – Судорожно вздохнув, он покачал головой. – Поистине мир спасается любовью!

В этом я был с ним согласен. Нас, наблюдателей Евразийской базы, древность иногда шокирует – слишком дикие и жестокие века, так непохожие на наше время. Ни роботов, ни компьютеров, ни транспорта и средств связи… В Эру Унижения все это было, но мои коллеги из Австралии утверждали, что испытывают еще больший стресс. Мысли о том, что ты уменьшился до размеров таракана и заперт в подземелье, гнетут и мучают, период адаптации тяжел и требует большего срока, чем в Древнем Риме или Китае. Необходимо свыкнуться с мыслью, что люди, даже такие крохотные, остались по-прежнему людьми, и сам ты человек, а не диковинное насекомое. Разум в этом не помощник, разум скорее ужасается свершившейся метаморфозе. Другое дело чувства и первое из них – любовь; они подтверждают, что подземный муравейник все-таки обитель человечества.

Я не сказал ни слова, но Павел, с его ментальным даром, уловил суть моих раздумий.

– Эри вернула мне чувство реальности… может быть, даже излечила от тоски… Я так тосковал, Андрей, так тосковал! По сыну, жене, по дому и своей эпохе… Иногда мне казалось, что лучше умереть в том, моем, времени, чем жить под куполом. Щель в земле… полость, а в ней – жилые колонны от основания до потолка… Ниже полости были ходы и пещеры, куда сбрасывали мусор, и там водились черви, крысюки и прочие омерзительные твари… Там мне тоже случилось полазить, с Критом… – Глаза Павла на мгновение вспыхнули. – Крит… – протянул он, – Крит был герой! Если б не он, не видать нам Поверхности! Однако поднялись. Летали в скафе среди питерских развалин – они нам казались горами километровой высоты… Вернулись в Пулково, и я нашел тот бункер, где была лаборатория. Пропасть, колодец с бетонными стенами…