Гражданская война и интервенция в России - Василий Васильевич Галин

две недели там были убиты на месте комиссар военного округа, председатель исполкома городского Совета, члены губисполкома и т. д…, (всего около десяти человек). Из более чем 200-т арестованных советских служащих, к моменту освобождения в живых осталось — 109[1624].

Формальным поводом для развертывания «Красного террора» стали покушения и убийства на большевистских вождей: 17 августа был убит председатель Петроградской ВЧК М. Урицкий, а 28 августа совершено покушение на Ленина. Реакцию большевиков на эти события передает воззвание Нижегородской ЧК, появившееся в те дни: «Преступное покушение на жизнь нашего идейного вождя тов. Ленина, побуждает нас отказаться от сентиментальности и твердой рукой провести диктатуру пролетариата»[1625]. Один из руководителей ВЧК Петерс позже назвал тот период «истерическим террором». По его словам «до убийства Урицкого в Петрограде не было расстрелов, а после него слишком много и часто без разбора…»[1626].

«Охота» на большевистских лидеров к этому времени приобрела уже массовый характер[1627]. «Нас убивают тысячами, а мы — восклицал в августе 1918 г. М. Лацис, — ограничиваемся арестом». Всего в 22 губерниях Центральной России контрреволюционерами в июле 1918 г. был уничтожен 4141 советский работник, в августе — 339[1628].

Именно в августе наступает перелом. Свой первый смертный приговор коллегия Петроградского ЧК вынесла 19 августа. По нему был расстрелян 21 человек, из них шестеро участники заговора в Михайловской артиллерийской академии, еще шестеро также были политическими, остальные уголовники, причем четверо — бывшие работники самой ПетроЧК. При подавлении восстания в Ливнах в августе 1918 г. было убито несколько сотен человек, еще около 300 было расстреляно после захвата города[1629]. До этого восставшими была уничтожена вся советская местная администрация[1630].

В августе доля расстрелянных уголовников по приговорам ЧК в среднем составила 30 %, а в Центральной России от 50 до 80 %[1631]. В прифронтовых территориях доля расстрелянных за контрреволюцию была выше. Наиболее часто к высшей мере наказания прибегали в Нижнем Новгороде, где находилась ЧК Восточного (Чехословацкого) фронта во главе с Лацисом. За август 1918 г. в этом городе был расстрелян 101 человек, из них 76 по политическим мотивам, и 25 за уголовные преступления[1632]. Тем, не менее, отмечает И. Ратьковский, «общее количество расстрелянных органами ЧК в этот период не позволяет еще сделать вывод о введении красного террора летом 1918 г… Следует так же отметить, что использование концлагерей и практики взятия заложников носило единичный характер»[1633].

2 сентября, после развертывания интервенции на Севере России и Дальнем Востоке, мятежей эсеров в Ярославле и Вологде, «заговора послов», Кубанского похода Добровольческой армии на Юге, начала террора КОМУЧа и чехословацкого корпуса в Поволжье, атамана Дутова на Южном Урале, и т. д. декретом ВЦИК в стране по сути вводился режим «осадного» — «чрезвычайного военного положения». В Декрете говорилось: «Лицом к лицу с империалистическими хищниками, стремящимися задушить Советскую республику и растерзать ее труп на части, лицом к лицу с поднявшей желтое знамя измены российской буржуазией, предающей рабочую и крестьянскую страну шакалам иностранного империализма, Центральный Исполнительный Комитет Советов рабочих, крестьянских, красноармейских и казачьих депутатов постановляет: Советская республика превращается в военный лагерь…»[1634].

В отношении покушения на Ленина декрет ВЦИК постановил: «за каждое покушение на деятелей советской власти и носителей социалистической революции будут отвечать все контрреволюционеры и все вдохновители их. На белый террор против рабоче-крестьянской власти рабочие и крестьяне ответят массовым красным террором против буржуазии и ее агентов»[1635].

4 сентября 1918 г. режим «чрезвычайного военного положения» был дополнен приказом Г. Петровского «О заложниках»: «Убийство Володарского, убийство Урицкого, покушение на убийство и ранение председателя СНК В. И. Ленина, массовые десятками тысяч расстрелы наших товарищей в Финляндии, на Украине, и наконец на Дону, и в Чехославии, постоянно открываемые заговоры в тылу наших армий…. и в то же время чрезвычайно ничтожное количество серьезных репрессий и массовых расстрелов белогвардейцев и буржуазии со стороны Советов показывает, что, несмотря на постоянные слова о массовом терроре против эсеров, белогвардейцев и буржуазии, этого террора на деле нет. С таким положением должно быть решительно покончено. Расхлябанности и миндальничанию должен быть немедленно положен конец. Все известные местным Советам правые эсеры должны быть немедленно арестованы. Из буржуазии и офицерства должны быть взяты значительные количества заложников. При малейших попытках сопротивления или малейшем движении в белогвардейской среде должен применяться безоговорочно массовый расстрел… Ни малейших колебаний, ни малейшей нерешительности в применении массового террора…»[1636].

5 сентября Совет Народных Комиссаров декретом «О Красном Терроре» утвердил введение «чрезвычайного военного положения»: СНК «находит, что при данной ситуации обеспечение тыла путем террора является прямой необходимостью…, необходимо оградить Советскую Республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях…, подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам…, необходимо опубликовывать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры»[1637].

По убеждению большевиков «Красный террор» должен был стать встречной волной призванной погасить разгоравшийся пожар «Белого террора». Газета «Правда» по этому поводу еще 18 июля 1918 г. писала: «Белый террор мог бы быть предотвращен своевременным введением красного террора»[1638]. Экстренный бюллетень ВЧК в сентябре 1918 г. разъяснял: Красный террор — «противозаразная прививка» сделанная по всей России[1639].

Объяснению психологию «Красного террора», служил пример Парижской коммуны, который передавал один из идеологов народничества П. Лавров: «Именно те люди, которые дорожат человеческой жизнью, человеческой кровью, должны стремиться организовать возможность быстрой и решительной победы и затем действовать как можно быстрее и энергически для подавления врагов, так как лишь этим путем можно получить минимум неизбежных жертв, минимум пролитой крови»[1640]. Троцкий утверждал этот тезис словами: «В революции высшая энергия есть высшая гуманность»[1641]. Этот же принцип провозглашал один из руководителей ВЧК Лацис: «Строгая железная рука уменьшает всегда количество жертв»[1642].

«Эта идея получала тем большую поддержку, — отмечает Ратьковский, — чем чаще происходили антисоветские выступления летом 1918 г. Террор, как ответная мера на разгорающуюся гражданскую войну, становится панацеей от всех бед на местах. Начинается этот процесс снизу: террор вводится решениями сходов, деревень, вырастает из крестьянской среды, из самосудов и бессилия власти. Самосудный красный террор объявляется и проводится крестьянами в Воронежской, Рязанской, Петроградской, Томской губерниях»[1643]. «Красный террор» вводился «сверху в противовес террору снизу — самосуду организованному местными органами власти»[1644].

Меньшевик Мартынов, находившийся непосредственно в гуще событий, обращался к примеру французской революции, во время которой пламенный Дантон в марте 1793 г. первым предложил