Гражданская война и интервенция в России - Василий Васильевич Галин

за 1918 г. по данным Лациса, был выявлен 3871 случай преступлений по должности. Среди них хищения — 254, военная измена — 48, разгул — 283, взятки — 200[1666]. За последнюю четверть 1918 г. советской периодической печатью фиксируется около 50 случаев применения смертной казни за подобные преступления, главным образом: за взятки, растрату народных денег, за хищения, за присвоение денег, за злоупотребления, за грабеж, за пьянство, за шантаж и требование контрибуций, за вымогательство. Все факты публиковались в газетах[1667]. Подобная работа по выявлению преступлений в среде карательных органов проводилась ревтрибуналами и парторганизациями[1668].

О масштабах явления говорил, например, тот факт, что к началу 1919 г. астраханская ЧК меняла свой состав четыре раза и при этом «почти что каждый раз состав обязательно попадал в тюрьму»[1669]. И подобных примеров, отмечает С. Павлюченков, было множество. Весьма характерна телеграмма самого Ленина в Петроград Зиновьеву: «Члены ЧК детскосельской Афанасьев, Кормилицын и другие изобличены, по словам Луначарского, в пьянстве, насиловании женщин и ряде подобных преступлений. Требую арестовать всех обвиняемых, не освобождать никого, прислать мне имена особых следователей, ибо если по такому делу виновные не будут раскрыты и расстреляны, то неслыханный позор падет на Питерский Совет»[1670].

Подобный пример приводил ген. И. Данилов из Архангельска, который отмечал, что после ухода белых, в городе издевательствам, насилиям и грабежу самочинных комиссаров не было конца. Когда прибыла «настоящая большевистская власть, многие из них были посажены в… тюрьму», а «наиболее ярых проповедников из них принципа «все наше» за грабежи расстреляли»[1671].

О той воспитательной работе, которая велась в рядах чекистов, говорит инструкция от 03.1918 по Московскому ВЧК, подписанная «Железным Феликсом»: «Вторжение вооруженных людей на частную квартиру и лишние свободы повинных людей есть зло, к которому и в настоящее время необходимо еще прибегать, чтобы восторжествовали добро и правда. Но всегда нужно помнить, что это зло, что наша задача — пользуясь злом, искоренить необходимость прибегать к этому средству в будущем. А потому пусть все те, которым поручено произвести обыск, лишить человека свободы и держать их в тюрьме, относятся бережно к людям, арестуемым и обыскиваемым, пусть будут с ними гораздо вежливее, чем даже с близкими людьми, помня, что лишенный свободы не может защищаться и что он в нашей власти. Каждый должен помнить, что он представитель Советской власти… и что всякий его окрик, грубость, нескромность, невежливость — пятно, которое ложиться на эту власть»[1672].

В той же «Инструкции для производящих обыск и дознание» Дзержинский писал:

«1. Оружие вынимается только в случае, если угрожает опасность.

2. Обращение с арестованными и семьями их должно быть самое вежливое, никакие нравоучения и окрики недопустимы.

3. Ответственность за обыск и поведение падает на всех из наряда.

4. Угрозы револьвером и вообще, каким-бы то ни было оружием недопустимы»[1673].

Одновременно происходило усиление партийного контроля над ВЧК и, прежде всего, за счет укрепление кадров чрезвычайных комиссий коммунистами, уже в августе большинство членов ВЧК были коммунистами[1674]. В своей работе ЧК, указывал Дзержинский в сентябре 1918 г., «должна опираться на местные комитеты партии коммунистов»[1675]. «Террор — страшное оружие, — разъясняла газета «Беднота» в статье «О красном терроре», — им должна пользоваться только уверенная в себе, организованная правительственная власть; он должен идти сверху и не применяться в деревнях как кому вздумается»[1676]

Однако даже в центре вопрос кадров продолжал оставаться настолько острым, что летом 1919 г. инструкция по Питерскому ЧК заканчивались тем, что «неисполняющие требования инструкции предаются военно-революционному суду по всей строгости осадного положения; всякий, кто будет уличен в принятии взятки или мародерстве во время обыска, будет расстрелян»[1677]. В декабре 1919 г. в приказе Президиума ВЧК № 208 об аресте заложников и буржуазных специалистов, специально разъяснялось, что «без разрешения Президиума ВЧК впредь заложников не брать. Ваша задача взять на учет всех лиц, имеющих ценность как заложники, и направлять эти списки нам»[1678].

* * * * *

Особое внимание к кадрам объяснялось тем, что именно ВЧК принадлежала ключевая роль в осуществлении «Красного террора»[1679]. Д. Рид в этой связи даже называл ВЧК «Красной армией тыла»[1680]. При этом, отмечал Лацис: «ВЧК, как орган чрезвычайный и временный не входит в нашу конституционную систему. Пройдет время гражданской войны, время чрезвычайных условий существования советской власти, и чрезвычайные комиссии станут лишними: они… будут вычеркнуты из аппарата советской власти»[1681].

В период «Красного террора» — сентябрь-ноябрь 1918 г. рупором ВЧК стали собственные печатные издания: «Еженедельник ВЧК», «Красный террор», «Красный меч» и др., в которых вполне откровенно освещалась его деятельность. В решении от 5 сентября 1918 г. СНК требовал: «опубликовать имена всех расстрелянных, а так же основания применения к ним этой меры»[1682].

Широкое освещение террора служило не только оправданию его причин в глазах населения, но и подавлению духа антибольшевистских сил. Формула воздействия была выражена Троцким: «Победоносная война истребляет по общему правилу лишь незначительную часть побежденной армии, устрашая остальных, сламывая их волю. Так же действует революция: она убивает единицы, устрашает тысячи»[1683]. Калинин смягчал напор трибуна революции: «Наказывая одних, мы воспитываем целое поколение», — утверждал будущий «всесоюзный староста». Соответственно информация об этих «наказаниях» должна была распространяться, как можно шире.

«Красный террор» «в Питере, пример коего решает» выразился в расстреле 512 представителей высшей буржуазной элиты (бывших сановников и министров, даже профессоров). Списки расстрелянных вывешивались. Всего в Петрограде в ходе «Красного террора» было расстреляно около 800 человек, еще примерно 400 человек было расстреляно в Кронштадте[1684]. Кроме этого в Питере было арестовано 6229 человек, взято в заложники 476 человек из них 13 правых эсеров, 5 великих князей, 2 члена Временного правительства, 407 бывших офицеров[1685]. В Москве по данным С. Мельтюхова было расстреляно более 300 человек[1686].

«Еженедельник ВЧК» выходивший в то время скрупулезно подсчитывал число жертв Красного террора: с сентября по октябрь 1918 г. ЧК Нижнего Новгорода расстреляла 141 заложника; 700 заложников было арестовано в течение трех дней. В Вятке, эвакуированная из Екатеринбурга Уральская ЧК, отрапортовала о расстреле за неделю 23 «бывших жандармов», 154 «контрреволюционеров», 8 «монархистов», 28 «членов партии кадетов», 186 «офицеров» и 10 «меньшевиков и правых эсеров». ЧК Иваново-Вознесенска сообщила о взятии 181 заложника, казни 25 «контрреволюционеров» и об организации «концентрационного лагеря на 1000 мест». ЧК маленького городка Себежа казнила «16 кулаков и попа,