Сага о халруджи - Вера Александровна Петрук

и пьяницы. Глядя, как Регарди уверенно двигался без чьей-либо помощи, а потом погрузился в еду и при этом умудрялся не тыкать вилкой себе в щеку или мимо рта, гости губернатора заключили, что слепота наследника — один из трюков, придуманных во имя какой-то тайны, а на самом деле племянник зрячий.

Не прошли даром и старания Аджухама, который мелькал то там, то сям среди гостей, убеждая всех, что наследник измотан дальней дорогой, но скоро придет в себя и одарит всех своим щедрым вниманием. С легкой руки Сейфуллаха также разошлась новость о том, что Арлинг прибыл в Баракат тайно, опередив свои войска на несколько суток. Плохая погода — отличный предлог для всего, в том числе и для оправдания того, что помощь придет завтра, а не сегодня. Наследник же, рискуя жизнью, прибыл раньше, чтобы поднять боевой дух гарнизона и жителей города. Неизвестно, поверил ли губернатор в очередную ложь Сейфуллаха, но звучал Сатлтон довольно, а племянника императора приказал оставить в покое. Город так долго ждал помощи, что всем было достаточно одной фигуры Регарди, чтобы снова воспылать надеждой.

О фиаско, которое обещало накрыть Баракат завтра и раздавить, по меньшей мере, лично Аджухама, Арлинг решил не думать. Сейфуллах должен был знать, что делает. Стараясь подавить злость на кучеяра за то, что тот до сих пор бродил среди гостей и не спешил делиться с ним новостями о Хамне (а возможно, и о Магде-Салуаддин), Арлинг сосредоточился на блюдах, медитативно вдыхая их запахи и вкусы.

И хотя пиром этот обед не назывался, вероятно, повару шепнули о том, что за столом будет присутствовать еще один высокий гость из южных земель. Несмотря на то, что Регарди был таким же драганом, как и все присутствующие, его называли «южанином». Кухня губернатора постаралась на славу, а барды терзали лютни, дули в дудки и надрывали глотки почти без перерыва. Нет, они хотели угодить не Арлингу, а тому образу, который родился в головах людей, измученных войной, поборами и безумными причудами старого императора. К их счастью, они не догадывались, что настоящее безумие Седрику только грозило. Люди угождали своей надежде, а обеденный стол казался алтарем, на котором собрали богатые дары во имя веры и мечты о хорошей жизни.

Докучливый слуга старательно называл каждое вносимое блюдо, но обоняние Арлинга переводило его слова на привычный язык, раскладывая фантазию повара на знакомые ингредиенты. «Жалупэ» оказались вареными вкрутую яйцами с шафраном и гвоздикой, «порсет» — горячим молоком с пряностями и клубничным вином, «труабон» — фальшивыми цыплятами из икры, миндального молока и рыбы, «кол» — сывороткой с яйцами и пивом. Много было дичи, которая считалась в Согдарии пищей лордов, ведь птицы летали у самого трона господа Амирона. Принесли и традиционного павлина с опереньем и раскрытым хвостом, который частенько украшал пиры драганов, но Регарди заподозрил, что кулинарный шедевр уже не раз посещал стол губернатора. Жесткое и невкусное мясо павлина вряд ли могло привлечь гурманов, какими, несомненно, были все присутствующие. Повар явно хитрил, используя одну и ту же тушку несколько раз. Не пропадать же труду.

Когда на третью смену блюд внесли мясо косули, свиньи, козленка, кроликов, а также пироги, пьяный мед, сливки с сахаром и клубнику, Регарди понял, почему Даррен обрадовался возможности затопить Баракат — город сидел на запасах, и осада обещала быть долгой. Люди за столом говорили о разном, но преимущественно о торговых делах — росте цен на пушнину, податях, скором закрытии трактов из-за снегопадов. Война существовала будто в другом измерении.

— Аллена видели, — выпалил Сейфуллах, присаживаясь за стол к Арлингу. Регарди давно сидел в одиночестве, потому что гости не определились — одни суеверно боялись слепоты, другие опасались нарушить субординацию, что его вполне устраивало. Все присматривались, ожидая, когда он себя проявит, но Арлинг никому не собирался давать такого шанса.

— Етобара?

— Именно, — Сейфуллах завладел вазочкой со сладкими сливками, но вдруг передумал, резко поставив ее обратно. Арлинг услышал новые голоса и понял, что в зал вошла очередная партия гостей. Перед кем-то из них Сейфуллах не хотел показаться обжорой. Особо утруждать слух не пришлось, потому что звонкий смех Альмас слышался даже сквозь пение менестрелей.

— Так вот, про Хамну, — Аджухам явно заторопился. — Ее видели в Алиньских горах, где-то в двух днях пути от Бараката. По моим данным, Аллен пытается возродить секту етобаров в Согдарии, и Хамна к нему присоединилась. Звучит логично.

— Почему не дома, а здесь? — удивился Арлинг.

— Нет у нас больше дома, — неожиданно огрызнулся Сейфуллах. — Все, что я любил, уничтожили. Родину любят за то, что она своя, а моего там ничего не осталось. Аллена понять можно. Ты легко забыл свою родину, о какой любви к отчизне можешь сейчас говорить?

Сейфуллах резко замолчал, потому что понял — он спорил вслух с самим собой, пытаясь ответить на вопрос, который давно себе задавал.

— Ладно, я погорячился. Просто не делай вид, что ты очень любишь Сикелию. Ты — тот случай, когда ни там, ни тут. Уж прости, но это правда. Да, Хамна твоя халруджи, но здесь другая земля, другие правила. Тебе следует ее отпустить.

«Также как ты отпустил меня?» — хотел спросить его Регарди, но тут снова заиграла музыка, и гости принялись спешно вытирать рты и руки, чтобы присоединиться к танцующим. Вместе с Альмас в зал вошла и Кларисса, которая скромно присела у дальнего конца общего стола, украдкой поглядывая на Арлинга с будущим женихом. Сейфуллах невесту либо не заметил, либо сделал вид, что не видит, и направился было к Альмас, явно собираясь пригласить ее на танец, но тут Регарди опустил свою новую руку ему на плечо, отчего Сейфуллаха заметно передернуло. Арлинг и сам замечал, что прикосновения у этой руки были неприятные — даже для него самого.

— Я хочу потанцевать с Альмас, — сказал он, приняв неожиданное решение. — А ты на сливки не налегай, живот вздует.

Аджухам правильно считал настрой Регарди и спорить не стал, настороженно провожая его взглядом. Он слишком хорошо его знал, безошибочно угадывая, когда возражать Арлингу не стоило.

А вот Альмас Пир была удивлена. Девушка полностью оправилась от пережитого и выглядела цветущей и здоровой. Арлинг молча подошел к ней и, подхватив за талию, закружил в вальсе. Казалось, минуло столетие, с тех пор как молодой Арлинг танцевал на столичных балах, и куда больше с тех пор, как великая учительница Атрейя довела его движения до совершенства. Не Альмас сейчас должна была быть в его