Сага о халруджи - Вера Александровна Петрук

руках, а Магда. Впрочем, развлекаться Регарди не собирался и сразу перешел к делу.

— Рад, что ты поправилась, — улыбнулся он Альмас, которая обладала великолепной интуицией и напряглась заранее, совершенно правильно не ожидая от танца с Арлингом ничего приятного.

— А у тебя хороший протез, — ответила она, перестав улыбаться. — Только холодный, будто ты эту руку у мертвеца отрезал.

— Сейфуллах говорит, что ему здесь нравится. И домой он пока не хочет. Ты тоже здесь собираешься остаться?

— А ты правда тот самый племянник императора или просто занял его место? — парировала она.

— Правда тебя не устроит, — ответил он, принюхиваясь. В изысканном аромате духов Альмас слышалось слишком много ноток миндаля — его подозрения оправдывались. — Помнишь, есть у вас такая поговорка: «Кто сумеет схитрить, тот два раза ест». Я опасаюсь, как бы ты не подавилась.

— Да, — кивнула она, нервно оглядываясь на Сейфуллаха, который непрестанно следил за ними. — «Не стремись захватить многое, потеряешь малое». Тоже хорошо звучит. Ты специально речь готовил или импровизируешь? А вот еще одна: «Лучше мало, да хорошо, чем много, да плохо». Тебя какая нравится больше?

— Мне понравится, если ты снимешь это ожерелье и отдашь его мне, — сказал Регарди, наконец, уловив источник запаха. — Зачем девушке с таким сложным прошлым столько яда?

Он почувствовал, как напряглись пальцы Альмас, но позволить ей отстраниться не дал и повел по новому кругу.

— Это для самозащиты, — пробормотала она. — Ведь сам сказал — сложное прошлое.

— Разумеется, — согласился Регарди. — Баракат поистине богатый город. Здесь найдется не только хороший перец и свежие финики, но даже каракутский яд, который по вкусу как сахар. Можно посыпать им любое угощение, и неприятелю даже понравится. Или неприятельнице.

— Я отдала тебе драгоценности!

— А я спас тебе жизнь, и не заставляй меня жалеть об этом. Снимай сама или я сделаю это сам. Уверяю, никто даже не заметит.

Поняв, что Арлинг настроен серьезно, Альмас едва заметно кивнула, и Арлинг ловко отстегнул украшение, спрятав его в пальцах.

— Мне безразлична эта девушка, но смерть — это не то, с чего нужно начинать новую жизнь.

— Сказал тот, чьи руки в крови, — фыркнула Альмас. — Я не собиралась травить Клариссу.

— Вот и замечательно, — Регарди резко остановился и, оставив Пир одну среди танцующих пар, направился к Сейфуллаху, чей взгляд полыхал гневом. Но Аджухам был не один и не посмел высказывать «папочке» претензии при свидетелях.

— Граф Петр Бутальонский, — недовольно представил он мужчину, который подсел к нему с бутылкой вина. — Наш главнокомандующий.

— Мы вместе с братом, — поправил его Петр, скаля зубы в щедрой улыбке. — Генрих сегодня не пришел, мучается желудком, но надеюсь, что вы познакомитесь завтра. Будем отмечать юбилей присоединения южных колоний, наш отец непосредственно участвовал в кампании, это почти семейный праздник.

Регарди пора было уходить, но он не удержался от комментария:

— А павлин будет?

— Простите? — не понял граф, но будучи человеком уверенным в каждом своем поступке, сарказма не понял. Он говорил с едва заметным акцентом, и Регарди предположил, что Бутальонские родом из северных городов. Вероятно, в их прошлом было не все чисто и гладко, раз братьев сослали в провинцию.

— Отец устал и уже уходит, — вмешался Аджухам, но Петр Бутальонский не мог отпустить Регарди, не убедив наследника императора в том, что является лучшим главнокомандующим в мире. Вцепившись в его рукав, он допустил свою первую ошибку.

— У нас неблагоприятная стратегическая обстановка, — пустился в разглагольствования граф. — Агода давит с Запада, арваксы теснят с Севера и Востока, колонии создают напряжение на Юге, и только грамотное управление поможет вывести страну из глубокого кризиса. Когда разлад, когда армия проигрывает, главная задача владыки — достичь гармонии. Именно так перед лицом испытаний стоит вести себя командиру и правителю. Тогда простой народ будет скорбеть в случае его гибели, а воины сочтут славой отдать за него жизнь в бою.

— Вот как? — Арлинг мог назвать даже страницу учебника, из которого сейчас цитировал Петр. Он не заканчивал Императорской военной академии, но в свое время иман заставил его прочитать и выучить все справочники по военному делу, какие существовали в мире. На всякий случай. — И как же достичь этой гармонии?

— Только в храме, выполнив ритуалы, получив благословение Амирона и отринув свои личные замыслы, — гордо ответил граф, довольный вопросом, которого, очевидно, ожидал.

— Святой Бой тоже относится к таким ритуалам?

Граф еще не понял, куда клонил Регарди, и смело продолжал:

— Несомненно. Сегодня вы увидите пример такой гармонии. Мы собрали лучших воинов, тех, кто радуется сражению в первых рядах и самоотверженно служит императору и Амирону.

— И тех, кто будет счастлив избавиться от позора, верно? — Арлинг вспомнил солдат со стены, радующихся, что вместо них на Святой бой отправили преступников и должников.

— Вы мыслите грамотно и широко, — похвалили его недалекий Петр и совершил вторую свою ошибку. — Не то, что ваш отец Элджерон. Вы совершенно правильно сделали, что уехали из отеческого дома и возмужали вдали, переняв все лучшее у кучеяров, но сохранив исконно драганское. Мой дядя служил при старшем Регарди и всегда считал его слабым и недалеким политиком, с чем я согласился, когда вырос и смог самостоятельно принимать решения. Колос на глиняных ногах — вот кем был ваш отец, в то же превратил и страну. Совершенно правильно, что император казнил его за измену. Нужно было сделать это раньше.

Наверное, граф был очень доволен своей речью, но так случилось, что в это время музыка кончилась, и последние слова услышали все. Сейфуллах замер, не донеся ложку до рта. Он все-таки подналег на сливки, ведь Альмас теперь танцевала с губернатором, по какой-то причине игнорируя Аджухама.

В груди Арлинга глухо стукнуло, провалилось, воздух вернулся в легкие не сразу.

— Мы говорили о ритуалах гармонии, граф, — прошептал он в наступившей тишине. — Осмелюсь поделиться одним. Так очищает…

Регарди резко выбросил вперед руку, ту самую, новую, которая давно пульсировала, подсказывая, что ему следовало сделать с самого начала. Слуги недавно обновили свечи, и в канделябре перед ним как раз горели две высокие свечи. Опустив руку в огонь, он заставил себя замереть, чувствуя, как горит кожа и исчезает в пламени метка, оставленная клеймом имана.

— Вы тоже должны попробовать, — прошипел он и, схватив руку Петра, сунул ее в пламя свечи. — Очень успокаивает, гармония наступает мгновенно.

Бутальонский завизжал, но Арлинг держал его до тех пор, пока огонь не уничтожил на его собственной руке метку, оставленную иманом, спалив и чужую волю. К ним бросилась охрана, но Регарди уже отпустил графа, отметив